После чернобыля села вымерли. Чернобыльская Зона в девяностые годы (фото)
Фотограф Александр Степаненко:
– Летом 2015 года закопали нашу деревню – родину моих родителей, дедов и прадедов, проживавших там с XVIII-го века (согласно данным Исторического архива республики Беларусь). Деревня Киселевка (Могилевская область, Костюковичский район), расположенная между тремя кладбищами, сама стала огромным кладбищем.
Артем Чернов, Front.Photo:
– Этот уникальный фотопроект длиной в 36 лет о жизни деревни, накрытой радиационным облаком чернобыльской аварии в 1986-м — уже второй удивительный материал Александра Степаненко , публикуемый во Front.Photo. Первой была третьвековая фотохроника «Будни архангельской деревни», получившая восторженные отзывы.
Опыт автора впечатляет: ему удалось десятилетиями документировать жизнь российской и белорусской деревень, причем — с минимальной дистанции, не камерой заезжего корреспондента, а глазами «своего», родного человека, «инсайдера». В российской фотографии, по-моему, в наше время такое больше никому и не удавалось. В случае с Киселевкой волшебство совсем уж фантастическое — первые (и прекрасные!) кадры проекта сняты за годы до катастрофы, там еще «та» жизнь. Александру в 1979-м было только 15 лет.
Первые попытки переселить деревню власти сделали еще в 1992-м, большинство жителей уже тогда переехали в более безопасное место, в новые дома. Однако пять больших семей и еще несколько человек остались в деревне на долгие годы, по своей воле, вопреки постановлениям. Лишь в 2015-м было реализовано решение о полной ликвидации деревни, захоронении домов и переселении всех в новый поселок. А в соседнюю с Киселевкой «полуживую деревню Видуйцы» местным жителям разрешено официально заселяться вновь.
Александр Степаненко,
– На этих фотографиях — жители моей родной белорусской деревни, что в Могилевской области. Здесь родились и выросли мои родители и мы бегали босоногими пацанами, пасли лошадей, ловили в речке раков. Не забывается запах скошенной травы, вкус парного молока… Уже после аварии на ЧАЭС, в 1990 году, я вернулся в родную Киселевку. Ничего не изменилось в деревенской жизни: рожают детей, пашут поля, а вечерком у костра веселится молодежь. Но за огородами появились знаки «Радиоактивность. Опасная зона!»
1979-1982 годы
«Деревенский ухажер». Вечерние посиделки. 1981.
«Домашние заботы». Исаева Надежда и Силкина Христина Лукьяновна. 1981.
«Поцелуй на троих». Река Беседь. 1979.
– Мое детство прошло в деревеньке Киселевка, на берегах речки Черноутки, которая за околицей впадала в реку Беседь. А переплыв Беседь, можно было сбегать на Святое озеро – таинственное место, с которым связано много местных легенд. Стоит ли объяснять, что ходить, плавать и ловить рыбу мы научились почти одновременно. И когда начиналось половодье, и Беседь, покрыв своими водами заливной луг, несла остатки льда, мы катались на льдинах, чувствуя себя путешественниками. Сваливались в воду, разводили костры под вековыми дубами у кромки леса, сушились и не спеша шли домой. Потому что знали, что дома ждет отец с ремнем…
«По крапиву». Надя Степаненко и Нина Антоненко. 1980.
«Кормилец вернулся». Гнедые Владимир и Валентина. 1981.
«На завалинке». Силкины Мария, Семен, Галина и Чепиков Анатолий. 1981.
Воспоминания. Владимир Николаевич Гнедой (53 года):
– …Потом приходила весна, а это время посевной. Работы хватало всем: и старым, и малым. Днем ты работаешь на лошади, а вечером вскакиваешь на нее и галопом – на луг, аж сердце трепещет от восторга. Работать приходилось много и тяжело, но люди умели отдыхать. Танцы в клубе или около клуба – до часа ночи, а в пять – на работу. На все хватало и сил, и задора.
«У порога». Мякенькая Анастасия Стефановна. 1981.
«Поговорили по-мужски». Шорниковы Саша и Витя. 1981.
«Хлебный день». Около магазина. 1981.
«Быть грозе». 1982.
«Чумазики». Мельниковы Света и Славик. 1981.
Александр Степаненко,
«Отчий дом». Степаненко Вася, Полина Тимофеевна и Надя. 1982.
«Своя ноша не тянет». Чепиковы Елена и Ефросинья Семеновна носят солому. 1982.
1990 год
Мария Сясева устанавливает запрещающий знак. 1990.
В 1992 году основную часть жителей деревни переселили в Новые Самотевичи, где построили кирпичные дома. Для молодежи – это плюс, почти город Костюковичи, районный центр. Но часть жителей никуда не уехала.
«Бабушкина помощница». У колонки девочка несет ведро с водой. 1990.
– После чернобыльской аварии в 1986 году многие районы Могилевской области были «загрязнены». Но тогда еще не были известны масштабы трагедии. Первые годы за проживание на загрязненной территории каждому жителю платили «гробовые» – ощутимую прибавку к семейному бюджету. В 1987 году я измерял в Киселевке уровень радиации: около дома (под водостоком крыши) было 170 мкр/ час, а на берегу небольшого озерка показало 800 мкр/час. По словам жителей деревни, в конце апреля 1986 года все было покрыто коричневым налетом. Детей вывозили на оздоровительный отдых. Мои две племянницы отдыхали за границей: Аня – в Испании, Лена – в Германии. А деревня продолжала жить обыденной жизнью.
«Весна пришла». Чепиков Петр и Прохоренко Татьяна. 1990.
«Все в прошлом». Силкин Владимир Терентьевич. 1990.
Воспоминания. Михаил Лукич Игнатенко (65 лет):
– В 1991 году в Самотевичи (от нас – в трех километрах) приезжал президент СССР Михаил Горбачев . Выступая в клубе, он восхищался красотой местной природы. Но уже в 1992 году началось массовое отселение людей. Последних жителей Киселевки заставили переехать в 2014 году, в построенный в 25 км от Киселевки поселок Новые Самотевичи.
«Дорога домой». София Киреевна Сидоренко. 1990.
«За новый урожай». Семья Чепиковых и Кружаева Мария. 1990.
На отравленной земле». 1990.
Воспоминания. Владимир Николаевич Гнедой (53 года):
– В конце апреля 1986 года я приехал в родную деревню из Ленинграда помочь матери посеять огород. Ранним утром вышел из рейсового автобуса: здравствуй, Родина! Все прекрасно: солнце светит, трава зеленая, но что-то не так, как обычно. И только подходя к родному дому, я понял, что птицы не поют и как-то першит в горле. Не придал этому особого значения, да и кто в 23 года на такое обращает внимание. Но, поговорив с мамой и сходив в местный магазин (все новости там), я понял, что пришла беда: соседние деревни срочно выселяют и засыпают землей. Та же участь ждала и Киселевку, но здесь все это произошло гораздо позже, в 2015 году…
«Наши корни». Чепиков Виктор, Мякенькие Виктор, Нина и Елена. 1990.
«Посевная». Степаненко Виктор Прокофьевич. 1990.
«Пришла беда». 1990.
«Радиоактивное молочко». На колхозной ферме. 1990.
«Самогонолечение». Владимир Силкин, Романенко Николай и Лахтиков Петр. 1990.
«Сломанные жизни». 1990.
2000 год
«Будем жить!» Последние жители нашей Киселёвки. 2000.
Воспоминания. Владимир Николаевич Гнедой (53 года):
– В мае 2016 года, получив в Костюковичах пропуска в зону отчуждения, мы с друзьями поехали в родную Киселевку. Ухоженные деревни и поля резко контрастируют с остальной зоной отчуждения. Память подсказывает название деревень, где жили мои одноклассники. Буйство зелени, изобилие птиц и животных. Жизнь продолжается, но ты здесь чужой…
«Тяжелые времена». Чепиков Владимир Селиверстович. 2000.
«Сколько дорог пройдено». Гнедая Полина Федоровна. 2000.
«Заложники мирного атома». Мякенькие Юля и Оля. 2000.
«Прощание с родным домом». 2000.
Воспоминания. Владимир Николаевич Гнедой (53 года):
– Побывав на могилах родных, пешком обошли всю деревню. Трудно описать словами всю горечь и ужас произошедшего: люди покинули эти прекрасные места, дома захоронены. И только по знакомым с детства мелочам с трудом узнаешь, где и кто здесь раньше жил. Дороги превратились в тропинки, деревья нависают над тобой, качая разросшимися сучьями. Тишину, давящую на уши, нарушает пение птиц, и ты понимаешь – это конец истории деревни, которой почти 300 лет. А нам остается лишь иногда приезжать на могилы наших предков, полюбоваться природой и снова вспомнить все, что дорого сердцу.
2015 год
«Ангел-хранитель». Давыденко Анастасия Яковлевна с правнучкой Ирой. 2015.
«Жизнь продолжается». 2015.
«Стальной могильщик». Закапывают дом семьи Солдатенко. 2015.
«Прошлого не вернуть». Последние дни деревни Киселевка. 2015.
Но кроме двух городов Чернобыльская катастрофа накрыла около 230 селений в Киевской и Житомирской областях и примерно столько же в Беларуси. И если на белорусской стороне заражённые сёла в основном снесли и закопали, на украинской большинство из них так и стоит, зарастая лесом. Но кое-где в этих пустых деревнях можно увидеть ухоженные дома с покрашенными ставнями и тропикой к воротам - это "самосёлы". Так называют людей, самовольно вернувшихся в Зону отчуждения из эвакуации, в обход блокпостов партизанскими тропами, в большинстве своём старики, помнившие войну и не забывшие навыков жизни в земле, в одночасье ставшей "чужой". Слово "самосёл" многим кажется оскорбительным и циничным, ведь эти люди живут в родных дома и на родной земле. Их было чуть более тысячи, сейчас осталось менее двухсот, а остальные умерли в основном от обыкновенной старости или даже решились уйти на Большую землю. Двое - старик со старухой - живут даже в 10-километровой зоне.
Заброшенные деревни в Зоне отчуждения попадаются постоянно, особенно если свернуть с главной дороги, и откровенно говоря их вид не удивит человека, выросшего в русском Нечерноземье. Да, это утверждение донельзя в стиле топоблоггеров-истеричек, но это так - псковская или костромская глубинка визуально очень похожа на чернобыльскую. Вот только дороги тут очень необычные - почти без колдобин, но с прорастающей сквозь асфальт травой, да мусора по обочинам не увидеть:
Мы остановились на полчаса в деревне с донельзя полесским названием Рудня-Вересня по дороге к заброшенном пионерлагерю "Сказочный".
3.
Полесье - вообще особенный край. Тут живут не украинцы и не белорусы, а "тутэйши" ("здешние") - народ с очень запоминающейся внешностью и непонятным говором. Атмосфера сельского Полесья очень точно передана Куприным в его "Олесе", мне даже нечего добавить. Леса в пойме Припяти столь глухи, что даже армии вермахта не могли из-за них соединиться. И в общем, полесские деревни видятся мне этаким собирательным образом восточно-славянской цивилизации. Вот такое кадры вполне могли быть сняты и на Украине, и в Беларуси, и в Латгалии, и в Республике Коми, и на Волге, и в предгорьях Алтая.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
Дома попадаются даже с резными наличниками:
10.
11.
Интересно, что Чернобыльская земля была и одним из "старообрядческих анклавов" - три таковых (ещё Ветка в Гомельской области и Стародубье в Брянской) слагали крупный "архипелаг", бывший колыбелью беглопоповства (то есть староверов-поповцев, не принявших в 1830-е годы Белокриницкого согласия и в ХХ веке объединившихся в своё, Новозыбковское согласие). Староверы в окрестностях Чернобыля составляли 15% населения, жили в основном на левом берегу Припяти, где в бывшем селе Замошня сохранилось архаичного вида кладбище и руины монастыря.
12.
13.
Раз в год Зону открывают для всех желающих - "на гробки", то есть в дни поминовения усопших в середине мая. Кладбища тут ухожены и не забыты, и я бы сказал - выглядят куда лучше многих кладбищ Большой земли. Для многих эвакуированных эти могилы - последняя ниточка, связующая с родной землёй.
14.
15.
16.
17.
А вот подозрительная яма на краю погоста - видимо, некоторые решились эту "ниточку" порвать и перезахоронили своих родственников на Большой земле. Обратите внимание, кстати, и на то, какая в Полесье песчаная почва - она очень неплодородна, отсюда и полесское безлюдье. И увы, "чернобыльский след" стал такой же неотъемлемой частью Полесья, как лесные хутора, ведьмы, партизаны и деревянные церкви.
18.
Последним пунктом всего нашего путешествия в Зону отчуждения стало село Куловатое на её юго-восточном краю - разбитая дорога туда кажется бесконечной. Куловатое, вместе с соседними сёлами, входило в крупный совхоз, и как мне объяснил организатор, само по себе Куловатое "чистое", но другие деревни совхоза были "загрязнены", и власть сочла, что проще включить Куловатое в Зону и эвакуировать весь бывший совхоз. Ныне здесь живут 18 человек, то есть каждый десятый из самосёлов.
19.
У октрытой калитки нас встретила хозяйка. Мы называли её по имени отчеству, но отчество я забыл, а про себя с первых минут называл её не иначе как баба Ганя. Ещё выезжая из Киева, мы закупили продуктов и лекарств - например, я вёз большую пачку чая и пакет риса. Но надо было видеть, с какой искренней радостью баба Ганя встретила нас и кинулась обнимать каждого вышедшего из микроавтобуса! Этим людям жить здесь очень одиноко...
20.
Типично полесская хата:
21.
Интерьер примерно как в этнографическом музее, и что на дворе не 1950-е годы, напоминает лишь телевизор во второй комнаате:
22.
23.
24.
На лежанке у русской печи - вторая бабушка, тихая и малоподвижная. Её лицо не по-хорошему бледное - может, просто почти не выходит на улицу, а может быть и белокровие (лейкимия)...
25.
Самосёлов "легализовали" лишь в 1993 году, а почему их не депортировали раньше - я так и не понял, может какие-то юридические тонкости, а может просто было не до них. Самыми тяжёлыми были первые годы - без электричества, без пенсий (вернее, пенсии приходили на Большую землю по месту эвакуации), без регулярной медпомощи. Затем Украина смирилась с их присутствием - восстановили коммуникации, выдали на каждое село радиотелефон, поставили на всевозможные учёты по фактическому месту пребывания. Самосёлы получают пенсии (с "чернобыльской" надбавкой), раз в неделю к ним приезжает передвижной магазин, и даже на смену радиотелефонам пришли мобильники. Тем не менее, живут они в основном натуральным хозяйством ("картошку или ягоды им не покупайте - обидятся!"). Вода из колодца:
26.
26а.
Утварь, кабачки и куры - более крупной скотины тут, впрочем, не держат:
27.
28.
Стол с дозиметром - чернобыльский натюрморт. Тем не менее, фонят эти продукты меньше, чем магазинные в Киеве.
29.
Такой вот прощальный фуршет. На который, кстати, пришли и другие саосёлы - вот тут из-за бабы Гани выглядывает ещё одна бабушка:
30.
Говорят, в последнее время в Зоне стали появляться уже действительно "самосёлы" - то есть люди, самовольно захватывающие пустующую землю. Охрана периодически ловит черничников и грибников, которые всё это собирают отнюдь не себе, а на продажу - это в Киевской области имейте в виду! Ещё говорят, что в последнее время тут повадились выращивать коноплю наркоманы и наркоторговцы. Есть даже слух, что землю в этих лесах покупают и киевские "сильные мира сего" и строят тут себе дачи - мне несложно в это поверить, власть имущие у нас быстро борзеют до того, что перестают считаться с законами не только юридическими, но и природными. Но впрочем, никаких признаков всего перечисленного я в Зоне не наблюдал, так что не берусь утверждать о правомерности этих слухов.
31.
Напоследок решили погулять по селу. Прямо за оградой дома бабы Гани зарастает автобусная остановка:
32.
Подавляющее большинство хат всё же покинуты:
33.
За околицей партизанского вида болото - не могу отделаться от мысли, что в нём нашёл свою смерть хотя бы один "немецко-фашистский захватчик" в 1941-43 годах. В воспоминаниях самосёлов красной нитью прослеживается сравнение Чернобыльской катастрофы и Великой Отечественной войны, тем более на глухих хуторах иные и фрица-то ни разу не видели:
34.
35.
Интересно, что за здание и когда построено? Жёлтая стенка как будто даже дореволюционная:
36.
За оградой, под соснами, кладбище:
37.
Собственно село. В одном из этих дворов ещё парочка стариков махали нам рукой, звали в гости, и мне было жалко отказать им. Здесь много кошек, но не припомню собак.
38.
Здесь потрясающе чистый воздух, и тишина не мёртвая, как в Припяти, а звенящая, переливчатая, природная. После Припяти, после заброшенны станций, детсадов, пионерлагерей на всём это просто отдыхал глаз.
39.
И в этом парадокс. Мы, например, спокойно уходили из микроавтобуса, не запирая его. В Зоне отчуждения как-то очень быстро перестаёшь бояться людей. Да, невидимая смерть тут затаилась под ногами, но люди... Никто не враг.
40.
Ещё один аспект Зоны, о котором я ничего не напишу, так как не встречал - это сталкеры. Ничего внятного не сумел расспросить даже об их "городском фольклоре", который конечно должен быть, как и у всякой субкультуры... впрочем, "пока что у сталкеров никто не умирал, поэтому легенды о Чёрном Сталкере здесь нет". Говорят, потерянные и забытые вещи они считают "данью Зоне". С ними можно попасть на многие объекты, закрытые к легальному осмотру - типа
Абсолютное большинство статей про Чернобыльскую Зону отчуждения рассказывают либо о соврменном состоянии Чернобыля (фотоснимки, полные разрухи и запустения), либо показывают жизнь доаварийного Чернобыля и Припяти — такие статьи наполнены старыми "прижизненными" фотоснимками этих двух городов и окрестных сёл.
Однако в жизни Чернобыльской Зоны был и другой период — когда из населённых пунктов уже ушли люди, но все улицы, дома и вещи ещё не тронуло запустение и плесень. Я бы очертил этот период во временном отрезке с 1986 по 1998 год — в это время и Чернобыль, и Припять еще поддерживались в более-менее приличном состоянии, а здания в последней даже охранялись. А ещё в то время в ЧЗО не было никаких экскурсий, и Припять была по-настоящему недоступным и закрытым городом, который окружали разные легенды и истории.
Итак, в сегодняшнем посте мы посмотрим на малоизвестные цветные фотоснимки Чернобыльской Зоны и города Припять, сделанные в девяностые годы. Заходите под кат, там интересно)
02. Для начала, как водится, немного истории. 26 апреля 1986 года произошла ядерная катастрофа на Чернобыльской Атомной электростанции — вследствие действий персонала, а также вследствие конструктивных недоработок реактора типа РБМК произошел взрыв с нарушением целостности оболочки реактора на Четвертом энергоблоке. Спустя сутки 50-тысячый город Припять, а в ближайшие недели/месяцы был отселен Чернобыль и другие населенные пункты внутри периметра Тридцатикилометровой зоны.
Создание Зоны отчуждения началось в начале мая 1986 года, внутрь периметра попали многочисленные сёла, города и , а позже был включён и город . Примерно до начала 2000-х годов в Чернобыльскую Зону не было никаких туристических экскурсий, и вся территория "Тридцатки" была доступна лишь для официальных делегаций и немногочисленных журналистов.
03. Вот так в девяностые годы выглядели отселенные деревни внутри периметра Зоны отчуждения. В то время ещё можно было увидеть отдельные улицы и участки, сейчас же в ЧЗО всё заросло непроходимым лесом.
04. Участок возле одного из домов в Тридцатикилометровой зоне. Всё заросло высокой травой, а на самом участке можно увидеть ржавый запорожец со знаком радиохазарда — загрязненные машины нельзя было вывозить за периметр Зоны отчуждения.
05. Ещё одна деревня, возле дороги валяется мотоцикл с тем же знаком-предупреждением. Не исключено, что данную технику какое-то время использовали ликвидаторы для своих нужд, и она загрязнилась не от простого стояния в деревне, а от поездок по "грязным" территориям. Сейчас в Зоне уже достаточно сложно найти такие мелкие образцы брошенной техники — все они собраны и свезены на могильники.
06. Яблоневый сад зимой, яблоки никто не собирает (некому и незачем), а возле деревьев стоит всё тот же грозный радиохазард.
07. Практически все девяностые годы в Чернобыльской Зоне отчуждения проводилось множество работ. Во-первых, делались обходы окрестных сёл, из которых изымались и захоранивались отдельные загрязненные предметы (чаще всего, металлическая техника).
08. Во-вторых, целиком уничтожались некоторые бывшие деревни. Так, например, целиком было уничтожено и закопано село Копачи возле Чернобыльской станции. Вопреки расхожему мнению о том, что Копачи уничожили из-за крайне сильной радиоактивности — его закопали просто потому, чтобы в домах вблизи ЧАЭС не селились самосёлы.
09. И в третьих — создавались специальные отстойники для крупной техники, что участвовала в ликвидации последствий аварии либо просто была загрязенной радионуклидами.
10. Вот так в девяностые годы выглядела знаменитая Россоха — самое крупное кладбище техники во всей Зоне отчуждения. Внутри охраняемого периметра стояли сотни БТР-ов, БМД, ИМР-ов, вертолетов и другой техники, что использовалась в Зоне.
11. А ещё в то время в Зоне жило несколько сотен самосёлов — так называли тех, кто не пожелал перебираться "на большую землю" из-за периметра и вернулся жить в свои родные дома. Чаще всего это были уже немолодые люди в возрасте за 60 — многие из них ушли из жизни относительно недавно, дожив до преклонных лет.
12. Самосёлы жили в Зоне привычной жизнью — разводили кур, держали коров и коз.
13. Картошку тоже сажали. А "городские" товары, вроде мыла, спичек, лекарств и керосина привозила автолавка — она работала все девяностые годы, примерно до начала-середины двухтысячных.
14. Город Припять в девяностые годы ещё не был похож на тот заросший лесом город-призрак, в который он превратился сейчас. На зимних фото девяностых Припять вообще похожа на жилой город — настораживают разве что открытые люки да колючая проволока вокруг кварталов.
15. А вот фото Припяти тех же лет, сделанное с вертолета:
16. Давайте зайдем в сам город. Большинство фотоснимков Припяти девяностых сделаны в районе парка аттракционов в так называемом "общегородском центре".
17. Машинки припятского "автодрома".
18. Еще один снимок тех же лет, сделанный с примерно той же точки. Заметно, что машинок стало меньше и их перемещали — ума не приложу, кому и зачем это понадобилось делать, особенно учитывая тот факт, что припятский "автодром" крайне радиоактивный — в 1986 году на площадке возле машинок садились вертолеты, что тушили Четвертый энергоблок.
19. Очень атмосферное фото припятского парка аттракционов в девяностые годы:
20. Общегородской центр с рестораном, домом культуры "Энергетик" и гостиницей "Полесье":
21. Замеры радиации:
22. Городской стадион:
23. Улицы.
24. Проспект Ленина с знаменитым "Белым домом", на первом этаже которого находился магазин "Радуга". Все девяностые годы в его витринах провисела бумажная аппликация "Мир, труд, май".
25. Один из припятских детских садов, фотоснимок сделан в 1990 году.
26. Там же.
27. Бассейн "Лазурный". Этот комплекс работал до 1998 года — его посещали работники ЧАЭС, а также ликвидаторы.
28. Спортзал внутри комплекса:
29. Знак на въезде в город.
За организацию поездки .
Дороги разрушаются не сами по себе, а от того, что по ним ездят автомобили. Из-за практически полного отсутствия движения здесь они выглядят прилично, несмотря на многолетнее отсутствие ремонта. Только пробивающаяся кое-где трава свидетельствует, что это не обычная трасса районного значения.
Практически из любой возвышенной точки этой местности можно заметить расположенные вдали антенны заброшенного военного городка «Чернобыль-2». В советское время там располагалась уникальная загоризонтная радиолокационная станция, фиксирующая запуски баллистических ракет по всему миру, и входящая в систему раннего предотвращения ракетного удара. В создание этого сверхсекретного объекта было вложено до полутора миллиардов долларов. Поскольку радиация могла помешать работе оборудования, после аварии станция была отключена. Но оставить её было невозможно, из-за чего вынужденные находиться там персонал и солдаты из охранных спецподразделений получили очень высокие дозы облучения (до нескольких десятков рентген). В дальнейшем, станцию постигла та же судьба, что и другие объекты Зоны - уникальное сверхсовременное на тот момент оборудование, содержащее драгоценные металлы, было разбито и растащено. Интерес к Чернобылю-2 по сей день остаётся высоким из-за всё ещё стоящих там 150-метровых антенн из высоколегированных сталей.
Как уже указывалось в одном из предыдущих рассказов, Зона Отчуждения продолжает оставаться полностью электрифицированной, причём многие линии были проведены повторно.
Вдоль дорог часто встречаются свидетельства того большого сельскохозяйственного значения, которое регион имел до аварии. Обширные колхозные поля заросли бурьяном и молодыми деревцами.
Мелькают остовы животноводческих ферм.
Пустые хаты брошенных деревень.
Деревни, которые находились недалеко от станции, и подверглись слишком сильному заражению, были стёрты с лица земли. Дома разрушались экскаваторами и закапывались в землю. Оставшиеся холмы уже давно осели и заросли травой, но о прошлом всё ещё напоминают сохранившиеся дорожки улиц.
Детский сад - единственное строение, оставшееся от деревни Копачи. Садик популярен у экскурсантов вследствие своего «удобного» местоположения (прямо у трассы из Чернобыля в Припять , из-за чего часто всплывает в фоторепортажах). Внутри него была встречена живущая там сова, которую успел заснять один из наших проводников.
В противоположность молодой Припяти, интернациональному советскому городу, где доминировали русский язык и общесоветская культура, сама Чернобыльщина была традиционно украинским регионом.
Детская площадка с характерными раскрашенными автопокрышками очень грязная - дозиметр выдаёт 200-400 микрорентген в час.
Другие сёла не разрушались, но без своих жителей они всё равно были обречены. Деревни исчезают быстрее, чем города. На спутниковых снимках они уже с трудом различимы - их почти полностью поглотил лес.
Это - не лесная дорога, а улица небольшой деревни.
Особенно короток век деревянных домов. Подверженная сырости и температурным колебаниям древесина в скором времени начинает гнить и деформироваться.
Многие строения из дерева уже разрушились.
От этой хаты осталась только крыша.
Ещё через двадцать-тридцать лет об украинских селениях будут напоминать разве что остовы автобусных остановок.
Кирпичные дома простоят дольше, но их будет сложно обнаружить в лесных зарослях.
Всюду бурьян.
Встретилась также и свободнорастущая конопля - она тут никому не нужна.
В этом доме, наверное, располагался сельсовет. А может, просто клуб или сельпо.
А у этих людей было большое хозяйство.
Я даже вспомнил хату родителей отца. Гомельская область совсем недалеко, а традиционный сельский быт там и здесь практически не отличался.
Даже планировка похожа. Сколько лет ещё простоит этот дом?
Вряд ли ещё столько, сколько уже висят эти початки, где ласточка успела свить гнездо.
Идя по улице мёртвой деревни, можно неожиданно натолкнуться на двор, где нет бурьяна, чёрных окон в доме, и всё говорит о том, что здесь кто-то живёт. Это хозяйства людей, за которыми закрепилось название «самосёлы» - местных жителей, не пожелавших покидать родные места, несмотря на радиацию. Некоторым из них это название не нравится - «які ж ми „самосели“, якщо жили тут споконвіку?» Изолированный характер жизни на чернобыльской земле привёл к тому, что эти люди превратились в особую культурную группу. Из-за перенесённой трагедии, нелёгких условий жизни, маленькой связи з большим миром люди здесь как-то добрее.
Различны причины, по которым они решили вернуться. Кто-то не мыслил жизни без родной земли, и вернулся сразу после эвакуации сельских районов 4 и 5 мая 1986-го года, минуя кордоны и милицейские посты. Другие вернулись позднее, главным образом по социально-экономическим причинам. На своём пике количество самосёлов достигало более двух тысяч человек (до аварии на отселяемых землях жило около ста тысяч), но на момент написания этого рассказа (осень 2008) их осталось примерно триста. Ведь это люди пожилого возраста, да и радиация, как известно, отнюдь не способствует здоровью и долголетию. У многих развиваются раковые заболевания.
Честно говоря, у меня имелись некоторые смутные сомнения по поводу этичности такого навещания самосёлов. Уж больно это напоминало поход в зоопарк - как иначе назвать, когда вооружённая фототехникой толпа с интересом разгуливает по хозяйству, фотографируя вас и ваш нехитрый скарб, словно это какая-то инопланетная экзотика. Но самосёлы в большинстве случаев ничего не имели против - наш визит хоть как-то разбавлял их однообразный, нелёгкий и изолированный быт, да и привезённым продуктам они были рады.
Бабця Ольга была первой, к кому мы зашли в гости (рядом с ней - Александр Сирота (Planca), главный редактор сайта Припять.ком). Экспозиционная доза в деревне с интересным названием Лубянка составляла 60 микрорентген в час.
Её хозяйство, как и прочие хозяйства самосёлов, складывалось сразу из нескольких дворов. Поскольку соседи уже никогда не вернутся, их оставленное имущество и строения можно было использовать по собственному усмотрению. Невостребованы только дома - не может же человек жить в нескольких сразу.
В остальном же это ничем не отличалось от обычной деревни - большой огород, картофель, и даже корова с телёнком.
Хлев был в меру сил бабці Ольги укреплён для защиты от волков, чувствующих себя здесь хозяевами. «Собаку мого вони взимку з’їли» - посетовала селянка.
Подоив корову, бабця предложила нам выпить парного молока. Все начали вежливо отказываться, ссылаясь то на непереносимость молочных продуктов, то на расстройство желудка. Я отказываться не стал, и с удовольствием выпил кружку (если этот рассказ читает кто-то запечатлевший этот момент, я буду благодарен, если вы вышлете фотографию на ). Моему примеру последовал чувак, изображённый на фотографии.
Убранство хаты.
Поблагодарив хозяйку за гостеприимство, и пожелав ей здоровья, мы направились к автобусу. Немного отстав от остальных, мы встретили ещё одну старушку, которая быстро подошла к нам и стала рассказывать о тяготах своей жизни. Не выслушать её было бы невежливо, но в этом случае мы рисковали получить нагоняй от проводников за отрыв от группы. В конце концов, пришлось сказать бабушке, что мы совсем никак не можем уделить ей ещё немного времени, а затем поспешно пошли догонять наших.
Следующей остановкой было крупное село Ильинцы, где до аварии проживало около полутора тысяч жителей, а сейчас осталось только тридцать. И хотя все живут в разных концах села, люди встречаются чаще.
Но всё свидетельствует о том, что село - заброшено. Всё те же покинутые дома, к которым уже невозможно даже подобраться.
Снова заросшие улицы.
Старая яблоня, покрытая мелкими сухими сучками (потому что её никто не обрезает).
По улице неожиданно проехал «Лансер» - видно, кого-то из самосёлов навещали родственники (получение автомобильного пропуска в Зону - довольно муторное занятие, как минимум, надо дать этому достаточное обоснование. Наличие родни среди самосёлов, похоже, таковым является. Пропуск выписывается на конкретный автомобиль, и, понятно, отнюдь не даёт возможности кататься где попало. Для «десятки» он уже не подходит, да и не стоит забывать, что любые маршруты и сроки пребывания в Зоне всё равно должны быть предварительно согласованы с властями).
Поскольку население заражённых территорий подлежало безусловному переселению, поначалу самосёлы были вне закона, и их безрезультатно пытались вернуть обратно. Но постепенно стало ясно, что никуда уезжать они не собираются, и государство махнуло рукой, смирившись с фактом их проживания на режимной территории. Теперь у них даже есть собственные пропуска. Их ежегодно обследуют врачи, в каждой деревне, где ещё остались люди, есть электричество и радиостанция, по которой в случае чего можно послать сигнал о помощи.
Раз в неделю сюда привозят продукты (на фото - закрытая сельская лавка), а раз в месяц - почту и пенсии (забота о населении всё же на порядок лучше, чем в какой-нибудь забытой деревне в российской глубинке).
Мы опять разбились на группы, чтобы навестить ещё несколько самосёлов. Я снова пошёл в группе Сергея из МЧС (на фото справа), классного и колоритного украинского мужика, который повёл нас к своему старому другу (слева, к сожалению, имя его я забыл). Услышав, что я говорю по-белорусски, тот выразил сожаление по поводу того, что Украиной не управляет Лукашенко, «тому що Лукашенко навів би лад» .
В его хозяйстве чувствовалась мужская рука.
Хозяева выставили на стол угощение, от которого уже никто не отказывался - шла другая половина дня, да и дозиметры выдавали не такие пугающие показатели.
После крепкой горилки у всех произошёл резкий подъём настроения.
Когда мы вернулись к автобусу, нас все уже ждали (как оказалось, не все получили такой же радушный приём. Группу Александра Сироты самосёлка не пустила на порог, сказав, что «раньше надо было приходить»). Парень в камуфляжных штанах слева - Антон «moloch» Юхименко, креативный дизайнер и фотограф проекта Pripyat.com.
Но чаще местные жители рады визитам японцев и прочих инопланетян.
Последней остановкой стал мост через реку Припять, построенный уже после аварии.
Если посмотреть с него на север, то в дымке можно разглядеть контуры Станции. А с другой стороны хорошо виден город Чернобыль и его заросший лесом частный сектор.
После прибытия из поездки по зоне надо два раза пройти дозиметрический контроль - сначала в «Чернобыльинформе», а затем на КПП, при выезде. Во втором случае это напоминает что-то среднее между сканером в аэропорту и входом в метро. В ряд стоят несколько кабинок, и, минуя их, выйти невозможно. Человек встаёт в кабинку и кладёт руки на железные рукоятки. Если активность на нём в пределах нормы, турникет открывается, и выпускает вас на «большую землю». В противном случае нужна дезактивация.
Несмотря на всего лишь два дня пребывания в Зоне, при выходе из неё испытываешь какой-то лёгкий шок. И от ощущения того, что теперь ты волен идти, куда хочешь, и от вида всех этих снующих людей и автомобилей, вездесущих вывесок и фонарей, заселённых кем-то домов. Словно тебе только что снился странный сон, а теперь ты проснулся, и никак не можешь понять, что за суета происходит вокруг. Зона отчуждения - это действительно какое-то другое измерение, пустынное и странное, где даже люди, если вам удастся их встретить, другие. Земля сотен тысяч кюри занимает мысли и манит назад.
Часто задаваемые вопросы
Я тоже хочу съездить в Зону. Как это сделать?
Чтобы попасть в Зону легально, лучше всего заказать экскурсию.
Хочу посмотреть места, куда экскурсии не водят (военный городок Чернобыль-2, заброшенная ж/д станция Янов, и т. д.)
Закажите индивидуальную экскурсию (дорого!) либо...
Можно ли попасть в зону самостоятельно?
Да, можно, но на собственный страх и риск. Вам понадобится хорошая физическая форма и снаряжение для бэкпэкинга (рюкзаки, палатки, провиант, навигаторы, одежда и обувь для движения по пересечённой местности). И помните, что Зона - режимный объект, и проникая туда, вы нарушаете закон и можете понести ответственность (за проникновение - крупные штрафы, за попытку вынести «артефакты» – до 3 лет тюрьмы); что многие места в зоне сильно заражены и долго находиться там опасно для здоровья; и, наконец, что по зоне свободно разгуливает большое количество опасных для человека диких животных, таких как волки и кабаны.
Приближается 30-летие Чернобыльской катастрофы. В эти дни корреспондент Медиа-Полесья побывал в местах, потерпевших от радиации: в дважды отселённой белорусской деревне Гдень, украинских городах Чернобыль и Припять. Читателям нашего портала представляем репортажи из этого путешествия.
Деревня Гдень находится в Брагинском районе на Гомельщине. До Чернобыля от неё около 30 км. Несмотря на близость к ЧАЭС, здесь живут люди, которые не боятся радиации. Гденцев дважды отселяли, но они упорно возвращались на родину. Сейчас в деревне живёт более 90 самосёлов, в том числе около 30 детей.
Детского сада, школы, клуба, почты, столовой, сельсовета давно нет. Детей в садики и в школу отвозят за 20 км в городской посёлок Комарин на специальном автобусе. Рейсовый автобус Комарин - Гдень ходит два раза в неделю.
СПРАВКА “МП”
До Чернобыля в Гдени проживало 600 человек. Деревню пересекала оживленная автомобильная дорога Чернигов - Чернобыль. Тогда Гдень имела детский сад, школу, клуб, несколько магазинов. До аварии на ЧАЭС гденцы за крупными покупками ездили в магазины Чернобыля и Припяти - это было гораздо ближе, чем до райцентра Брагина. Теперь ближайшая дорога в Украину закрыта, там начинается государственная граница а за ней зона отчуждения.
Первое отселение после аварии на ЧАЭС произошло в мае 1986 года. Гденцев отселили в различные деревни Брагинского района. Правда, оказалось, что радиоактивное облако обошло деревню стороной, но окрестности Гдени были загрязнены. К осени гденцы вернулись назад в свои дома. Вскоре здесь построили новый детский сад, столовую, провели водопровод.
В 1991 году Гдень решили отселить повторно, не трогали только стариков. Государство давало на переселение деньги и жильё в разных частях Беларуси. И вновь, через несколько месяцев, многие гденцы вернулись назад.
Сегодня Гдень постепенно умирает. Жилые дома перемежаются с протяжёнными пустырями (на их месте раньше стояли деревенские хаты). Некоторые сохранившиеся дома в ужасном состоянии.
Как живут стойкие гденцы, узнавал корреспондент Медиа-Полесья
Анатол ий Левченко – местный философ, который пишет советы президенту и посадил парк, вспоминает, как их отселяли.
Насильно нас не заставляли переселяться. Но очень сильная была психологическая обработка. Зомбировали, что большая радиация – люди и поехали. Я думаю, что выделяли большие средства для переселения и их нужно было освоить, поэтому людей и тасовали. Я понимаю так: если нельзя жить, то нельзя никому, а не так, что кто-то может остаться.
Вот будешь выступать – тебя посадят, – послышался голос матери Анатолия.
Матери Анатолия Антонине 84 года, женщина почти не видит. Она жила в Гомеле у второго сына, но, как говорит, не смогла там долго выдержать. Высокие дома, чужие люди. Бабушка считает, что радиация есть везде и что зря их отселяли. В Гдени хорошо, есть соседи, соцработники, есть электричество, автолавка. Когда становится скучно, Антонина поёт.
- А я не боюсь, жизнь – это испытание, – отвечает Анатолий и продолжает: - В сентябре мы вернулись всем колхозом. Я не могу жить в другом месте, там люди другие, природа другая, тут могилы предков. Я бы там не смог свой сад посадить. Здесь у нас спокойно, как в скиту монастырском.
- Не скучно? – спрашиваю.
Нет, есть чем заняться. Например, свой телевизор я брату отдал, там хорошего мало показывают. Здесь можно слушать радио белорусское и украинское, книги и журналы читать.
- А не страшно жить в умирающей деревне?
Да нет. Тут есть соседние деревни Савичи, Просмычи, Грушево так там можно фильмы Хичкока снимать. Даже декорации строить не надо.
- Радиация не страшна?
Радиацию я не чувствую, её нельзя увидеть, пощупать, понюхать. А здоровье - это наследственность и образ жизни. И ещё надо хотеть жить – тогда и проживёшь долго. Я живу одним днём, учитываю свои ошибки и надеюсь, что дальше лучше будет. Ни на кого зла не держу, даже на наших правителей.
- А что правители?
Никто нас не слышит. Исполком и депутаты ничего не решают, только отписки дают. Природа сама по себе, люди сами по себе, а власти тоже сами себе. А это очень плохо. Что делать – не знаю, революции и майдана с горящими покрышками нам не надо. Надо не молчать и в Бога верить.
Льгот не осталось никаких. Их и раньше было не так уж много: путёвка в санаторий, дополнительный отпуск, небольшая доплата. Сейчас всё отменили, говорят, что денег нет.
А я не верю, думаю, что деньги есть, просто они нам не достаются, а идут на неосуществимые проекты,- констатирует герой репортажа.
- Говорят, Вы пишете письма президенту Лукашенко?
У меня есть много предложений, и об этом пишу президенту. Мне из Брагинского райисполкома звонили и просили не писать в администрацию президента, мол, всё можно решить на месте, а я им показатели порчу. Но разве могут они решить вопросы о материнском капитале, о запрете абортов и отмене смертной казни, о производстве алкоголя? У меня даже слово брали, что я перестану писать, но тут поднялась тема о повышении пенсионного возраста – отправил свои предложения.
Анатолий считает, что смертную казнь надо отменить не потому, что этого требует ЕС, а потому, что жизнь человеку дарована Богом. Материнский капитал должен быть больше и раньше выдаваться родителям. Пенсионный возраст надо повышать не всем, а тем, кто легко работал. Президенту пенсионный возраст повышать не надо.
- Почему Вы решили посадить парк?
Все люди чем-то занимаются: охотой, рыбалкой. Я выбрал парк – человек должен быть маленьким творцом. Тем более, что у нас ведётся бесконтрольная вырубка леса. А у меня мой один гектар останется. В 1996 году заказал экскаватор и выкопал две сажалки. Посадил более 20 деревьев: кедры, ели, лиственницы, можжевельники. У меня есть растения из киевского ботанического сада, из Бреста, Гомеля, Липецка (Россия).
Наталья Мацапура родилась в Чернобыле, после аварии переехала сначала в Днепропетровск (Украина), а потом в Гдень. Семья Мацапур в день нашего визита перебирала картофель во дворе, им помогали кум и дети.
Я сама из Чернобыля. А отсюда у меня мама. Нас из Чернобыля эвакуировали в Днепропетровск. Но потом я сюда замуж вышла. Муж работает в лесхозе, а я – соцработник, на моём попечении 10 бабушек. Есть автобусы: и рейсовый, и школьный. Автолавка 3 раза в неделю приезжает. Так что жить можно, - говорит собеседница.
- А из животрепещущих проблем что можете назвать?
Нет мобильной связи и скоростного интернета. Обещали, что проведут. Каждый год приезжает начальство и информационные группы, но изменений в этом плане нет, говорят, что нецелесообразно. Сын у меня в 11 классе учится, ему надо работать с интернетом, а у нас только медленный можно подключить.
Белорусские мобильные операторы действительно недоступны в Гдени. Но, говорят, что на местном кладбище можно поймать украинского оператора мобильной связи «Киевстар».
- Как с медициной?
В райпо цены высокие. Больница в Комарине неукомплектована, например, нет гинеколога, окулист из Гомеля приезжает. У сына в школе долго не было учителей физики и английского. Теперь, чтобы наверстать знания, возим сына к репетитору, парню скоро поступать в институт. А так, свет на улице есть, дороги поправили, бесхозные дома закопали.
- Радиации не боитесь?
От радиации никуда не убежишь, она везде. Я тут живу 18 лет, вроде сильно не болеем. Молоко чистое, земля чистая, в рыбе немного есть превышение. Мы садим всё: овёс и пшеницу, картошку, свеклу другие овощи. Это и для семейного бюджета плюс, и земля не должна пустовать.
Семья Натальи держит в хозяйстве корову. Оказалось, что осеменить корову большая проблема. Её или надо везти за 20 км до места, где содержатся бычки, либо везти семенную жидкость в Гдень. А у ветврача нет специального термоса для перевозки семени. Ветеринар нагревает колбу с семенем до определённой температуры, а потом под мышкой везёт колбу к месту осеменения. Семя остывает и становится негодным, поэтому ветврача приходится несколько раз привозить в деревню.
- Каким видите будущее своих детей?
Перспективы нет - сплошная глушь. Если бы была перспектива, то хотелось бы, чтобы дети с нами жили. Но для молодёжи работы нет. А у меня на попечении 10 бабушек, но они не вечные… Где потом работать, неизвестно. А тут ещё этот закон о тунеядстве…
Светлана и Евгений Шпетные
Светлана Шпетная работала в колхозе бригадиром, её муж Евгений отработал 43 года трактористом. Живут они таким своеобразным хутором – ведут совместное хозяйство с семьями дочки и сына. Светлана возилась с богатым уловом рыбы, а муж с сыновьями красил недавно купленный трактор.
- Как тут живёте?
Светлана:
Живём мы тут нормально, никто не помер из молодых. Умирают в основном старики за 90 лет. А вот те, кто уехал, – то их много умерло, их в Гдень хоронить привозят.
Евгений:
С нами дети живут, у них отдельные дома. Внуков много, например, у сына моего пятеро детей, у дочки трое. Хозяйство держим: 9 коров, свиньи, куры. Сыну предлагали в Комарин переехать, жильё там давали, не захотел. Дочка под Минск отселялась, но вернулась.
- Так радиации не боитесь?
Светлана:
Радиация везде - местами есть, местами нет. Я в колхозе бригадиром работала, так меряли радиацию и в земле, и везде. В кормах было превышение. Мой дядька из подмосковья приезжал, брал сухие грибы, ягоды, проверял всё – нормальный уровень.
Евгений:
Кругом этот атом. От радиации никуда не денешься. Здоровье, как у всех: болеем иногда, а отчего эти болячки неизвестно. Может, от радиации, а, может, от работы.
Евгений считает, что строить белорусскую АЭС - правильное решение. Сейчас 21 век. Только станция должна быть самая современная и безопасная и обслуживаться профессионалами, а не разгильдяями.
- Власти помогают?
Светлана:
Помогают, если попросишь. Главное не запрещают брать землю, держать скотину. А денег у государства на всё не хватает, так нужны средства на медицину, на оборону. Я считаю, что надо всех заставлять работать, нет государственной работы – занимайся хозяйством. Тогда и деньги будут.
Светлана знает, что рядом работа есть только в лесхозе и заповеднике, но говорит, что такая ситуация по всей Беларуси – деревни вымирают.
- Не жалеете, что не уехали из Гдени?
Евген ий:
- Нет. Я отсюда родом. Нас первый раз отселили в деревну Ковпень, Лоевский район, так я там за два месяца весь извёлся: не спал, не ел, всё о доме своём думал. Если бы всё разрушили и захоронили, то, может быть, и смирился с переездом. А так мне тут хорошо – бери землю, веди хозяйство. Технику вот купили. Большинство гденцев скучают по родине. У нас одна многодетная семья переехала в Комарин, так жене там нравится, а муж страдает. Хорошо, что он тут лесником работает, каждый день приезджает на хату посмотреть, с матерью поговорить.
Евгений рассказал, как его односельчане во время отселения тайно пробирались на свои огороды. Через милицейские кордоны, лесами шли в деревню. Провели коня и по очереди окучивали картошку. Иногда оставались ночевать. Их ловила милиция, вывозила, а они опять возвращались.
- Ну, а перспективы есть у Гдени?
Евгений:
Наверное,нет. Ферму тут новую строить не будут, земли списанные. Людей мало. Работы нет, только на себя. Внуки, скорее всего, уедут. Со временем, может тут ничего не останется и всё лесом засеют.
Братья Сергей и Андрей. Сергей зашёл в гости по дороге на рыбалку, Андрей хозяйничал в огороде.
Я считаю, что нам мало помогают, – начал жаловаться Андрей. Вот мне дом дали от сельсовета, так не хотят его ремонтировать, а там пол, крыша и стены прогнили. Забор не хотят ставить. Говорят, что я это должен за свои деньги делать. А я считаю, что мне государство должно помогать.
Живу один, радиации не боюсь – она даже силу мужскую укрепляет. Думаю, скоро деревни этой не будет.
Вот такие они, жители деревни Гдень. Одни романтики, другие крепкие хозяева, а третьи ждут помощи от государства. Но все они любят свою малую Родину.
