«Для развития трансплантологии важен уровень гуманности общества. Сергей Готье: "Никогда в любом деле, в медицине тем более, нельзя быть всем довольным"
Накануне встречи в редакции руководитель отдела трансплантации органов Российского научного центра хирургии им. академика Б.В. Петровского член-корреспондент РАМН Сергей Готье провел 265-ю операцию по пересадке печени. Пока готовился к печати этот материал, стало очевидным: все удалось. Мальчик-реципиент и его тетя-донор чувствуют себя нормально, процесс реабилитации проходит без осложнений.
Нет инструкции, нет пересадки
Российская газета: Сергей Владимирович, понятно, что всякая операция - езда в незнаемое. Никто не гарантирован от неудач, невольных ошибок. И все же, почему такая разница в цифрах у нас и в США? Почему нередко приходится всем миром собирать средства, чтобы отправить ребенка на пересадку органов за рубеж?
Сергей Готье : Вы задали очень больной вопрос. Однозначно ответить на него невозможно. Стану говорить о том, что мне ближе всего, о трансплантации донорской печени детям. Конечно, любой человек волен выбирать себе место для лечения, специалиста, которому он доверяет. Правда, если у него для этого есть деньги - большие деньги. В России трансплантация печени оценивается примерно в 806 тысяч рублей, то есть в 32 тысячи долларов. А подлинная ее цена 100 тысяч евро.
РГ : Как выходите из положения?
Готье : Сложно. Наш пациент за пересадку не платит ничего. Это абсолютно бюджетная процедура. Слава богу, нам удалось этого добиться. Я ни разу не видел, чтобы собирали деньги для взрослого пациента. Только для детей. Есть ли необходимость отправлять ребятишек на трансплантацию печени за рубеж? Если можно провести родственную пересадку, то однозначно - нет! Мы все делаем сами.
Наш отдел был пионером трансплантации печени. У нас наибольший опыт в России, хорошие - семнадцатилетние - отдаленные результаты. Многие пациенты перешагнули десятилетний рубеж.
Родственную трансплантацию мы начали в 1997 году. Ваша газета писала о той, первой операции. Тогда пересадили фрагмент печени от матери ее трехлетней дочке. Прошло одиннадцать лет. Обе живы. Все нормально. Раньше мы брали детей на такие операции после трех лет, когда они набирали больше десяти килограммов веса. Теперь берем всех нуждающихся, даже тех, у кого вес не более четырех килограммов. Мы их выхаживаем, они выздоравливают.
А вот если нет родственного донора, то стараемся организовать отправку ребенка за границу - для проведения трупной трансплантации. Дело в том, что нет у нас инструкции по констатации смерти мозга у детей. Без этого же в России изъятие органа у умершего ребенка невозможно, и, значит, нельзя провести трупную трансплантацию сердца или печени детям. В этом - вся проблема.
Принятие такой инструкции давно муссируется. Но не более того. Конечно, с точки зрения трансплантации почки, печени это не очень важное дело. Хотя, конечно, она должна быть. Ведь нередко у ребенка нет возможности родственного донорства, скажем, больные родственники, несовместимость по группе крови и прочие обстоятельства. Иногда и вовсе нет родственников. Тем не менее пациент имеет право на помощь. И тогда, конечно, нужно трупное донорство. А уж если речь о трансплантации сердца, то здесь без трупного донорства никак не обойтись. Родственной трансплантации сердца быть не может.
Обойдемся без дури
РГ : Если завтра примут инструкцию о трупном донорстве, ситуация поменяется?
Готье : Не сразу. Я бы не сказал, что принятый в 1992 году закон о трансплантологии работает хорошо. К этому нужно соответствующее понятие социальной необходимости развития трансплантологии. Нужно осознание обществом, что пересадка органов - это не плохо, а хорошо. Что это спасает жизни. Только на этой почве инструкции будут работать. Ну представьте родителей, у которых погиб ребенок. Они, конечно же, будут считать, что малыша плохо лечили. Что его специально не лечили, чтобы забрать у него органы. Это естественная реакция. Тут мы социально, ментально отстаем от развитых стран.
РГ : А в принципе детские органы можно использовать? Ребенок может стать, например, донором почки?
Готье : Трупные сердце, кишечник, печень использовать можно. А почки - о чем так часто извещают в СМИ - нет. Наш центр - единственное место, где малышам пересаживают почки. Но только взрослые! Детские почки неспособны взять на себя нормальные функции. Поэтому все разговоры о том, что украли ребенка, дабы взять у него почку, полная дурь.
РГ : Общественное мнение и по сей день, мягко говоря, не благосклонно к трансплантологии. То и дело появляются "страшилки" о торговле органами и так далее...
Готье: К нам в клинику, в НИИ трансплантологии, в другие центры пересадки нередко звонят и предлагают купить орган. В Интернете немало объявлений: "Ищу донора для пересадки почки". Или: "Продам почку". Я знаю, что в некоторых случаях можно продать почку. Могу предположить, что предлагают и фрагмент печени. Этим пользуются люди, которые нуждаются в деньгах. Есть сведения о том, например, что налажен поток таких желающих из Молдавии. Люди приезжают в Турцию, у них удаляют почку, им платят за это какие-то деньги. Не ахти, кстати, какие большие. В России подпольного рынка торговли органами нет.
На мой взгляд, закон о трансплантации 1992 года вполне адекватен, ставит все точки над "i". Он особенно приспособлен именно к нашему обществу, к нашему менталитету. В нем четко сказано, что торговля органами запрещена, что живым донором для какого-либо пациента может быть только его родственник. Причем генетически доказанный совершеннолетний родственник. Вот из этих двух позиций мы исходим, когда вообще говорим о трансплантации.
Я понимаю, что в исключительных случаях неродственное донорство можно допустить. Ведь есть не только родственники, которые любят своих родных и хотят их спасти. Но есть и не родственники, однако близкие люди, готовые отдать свой орган ради спасения человеку, который им дорог. Немало таких приходят и к нам в клинику. Мы вынуждены отказывать. Для такой стадии развития живого донорства общество наше должно дорасти.
Дорасти до донорства
РГ : Когда?
Готье: Когда дорастет? Не знаю. Мы не рассматриваем человека как собрание разных "мясных продуктов", которые можно использовать для пересадки. Если человек хочет заработать деньги, то, наверное, это можно сделать иным путем. Не рискуя своим здоровьем. Мы очень аккуратно относимся к живому донорству, очень прецизионно отбираем доноров, исключая возможные для него риски. Имею в виду даже не хирургические какие-то вещи, а неожиданный, например, обвал потолка, отключение электричества. У нас не было осложнений, не было ни одной смерти донора.
РГ : Досадно, что в области трансплантологии мы так отстаем от Запада. Ведь именно в России великий Владимир Демихов первым в мире провел пересадку органов... А умер в однокомнатной "хрущобе" в полном забвении...
Готье: Это удел многих великих, особенно тех, кто опережает время. Так вот, Демихов был первым, но клиническая трансплантация началась не у нас, а в США, где в Бостоне впервые пересадили почку от близнеца к близнецу. В нашей стране первую трансплантацию почки провел 15 апреля 1965 года Борис Васильевич Петровский. На десять лет позже американцев.
РГ : Что значит - клиническая трансплантация?
Готье : Борис Васильевич говорил так: трансплантация - "это не отсобачил и присобачил". Надо, чтобы пересаженный орган работал. И для этого нужны определенные диагностика, антибиотики, питание, искусство выхаживания. Это целый комплекс. Это особая медицинская дисциплина.
РГ : Ее где-нибудь преподают?
Готье: Единственная кафедра по трансплантологии есть в медико-стоматологическом университете Москвы, которой руководил академик Валерий Иванович Шумаков. Валерий Иванович, которого мы в январе похоронили, неоценимо много сделал для развития трансплантологии. Именно он в 1987 году провел первую в нашей стране успешную пересадку сердца.
Он был отмечен многими званиями, премиями, регалиями. Но, несмотря на все это, его путь не был усеян розами. Так называемое дело врачей-трансплантологов, длившееся больше двух лет, ускорило его уход из жизни. Гонения на трансплантологию, наложившиеся на ее десятилетнее первичное опоздание, привело к тому, что в тех же США - 200 трансплантационных центров, которые пересаживают печень, а в России они проводятся лишь в нашем центре, в Центре имени Шумакова, в НИИ имени Склифосовского и в поселке Песочном в Санкт-Петербурге.
РГ : Одна кафедра на всю Россию. А где же учиться? Где, например, учились вы?
Готье : Если говорить о трансплантации печени, то в 1990 году мы начинали буквально с нуля. Более того, вопреки всему: не было ни государственной поддержки, не было финансирования. Не было, что очень важно, поддержки общественного мнения. Не было людей, которые могли бы обеспечить, если угодно, инфраструктуру этой операции. Мы сами учились и учили. Сперва книжки читали. Потом съездили в Испанию, потом - в США...
Паспорт для почки
РГ : Обычно, когда говорят, пишут о так называемых черных трансплантологах, речь идет о почках.
Готье: Это понятно. Взятие почки наименее травмирующая операция. Ее можно быстро провести, донор быстро восстанавливается.
РГ : Поймать в подворотне бомжа, забрать у него почку...
Готье : Где? В подворотне? Кто это станет делать? Подобные рассуждения о приобретении донорских органов не выдерживают никакой критики. Донорский орган должен отвечать определенным критериям. Сам донор должен пройти специальное обследование. Его орган должен быть оценен. Любая донорская почка, полученная от умершего человека, имеет паспорт. Почка поступает в лечебное учреждение, где ее будут использовать для пересадки, с паспортом, в котором все данные о ней. Без этого никак нельзя. Без этого пересадка теряет смысл.
РГ : Бытует мнение о том, что доноры со временем становятся инвалидами.
Готье : Нет. Наше кредо: очень тщательное обследование потенциального донора. Исключение всех возможных факторов риска. Часто, например, к нам приходят с ожирением. Для них любое оперативное вмешательство - аппендицит, резекция желудка, тем более резекция печени - риск. У них склонность к различным осложнениям, в частности к тромбоэмболии. Мы проводим специальный курс лечения. Он занимает иногда месяцы. Пока не получим реабилитацию организма настолько, что, скажем, женщина, весящая 90 килограммов, ради спасения своего ребенка худеет на 25-30 килограммов, становится пригодной для выполнения операции по пересадке органа. Но худеет под строжайшим наблюдением специалистов.
Или, например, мужчина, который набрал лишний вес под влиянием пристрастия к алкоголю. У него - язвенная болезнь, у него - эрозия желудка. И его сперва нужно вылечить, полностью реабилитировать, иначе он не может стать донором. Мы убираем все факторы риска и лишь после этого берем какой-то орган.
127 сердец Шумакова
РГ : А если брать орган у трупа? Как к вам поступают трупные органы?
Готье: Существует Московский городской центр органного донорства. Есть команда специалистов, которая выезжает, чтобы осмотреть умирающего пациента. Обязательно проводится лечение потенциального донора. Человек погибает от травмы, большой кровопотери. Так вот для того, чтобы органы потом использовать для пересадки, эту кровопотерю необходимо восполнить, создать нормальные условия для органов. Для этого должна быть очень квалифицированная реабилитационная служба. Да, уже констатирована смерть мозга, уже нельзя спасти человека, но обязательно надо спасать его органы. Иначе они для пересадки не годятся.
РГ : Как констатируется смерть мозга?
Готье: Существует определенный набор тестов, которые позволяют сказать, что данный мозг умер. В частности, есть совершенно неопровержимые объективные доказательства, когда кровообращение в мозгу отсутствует. Его просто нет. Это констатирует компьютер. Только после этого данный труп с бьющимся сердцем считается потенциальным донором. И тогда решается вопрос - брать у него органы или нет. Учитываются сопутствующие заболевания, состояние того или иного органа. Почему Валерий Иванович Шумаков пересадил 127 сердец, а не 500? Да потому, что не каждое сердце подходит. Почему мы пересадили 32 трупные печени, хотя провели 256 трансплантаций? Да потому, что не каждая печень подходит. А нужен не только сам факт пересадки. Нужно, чтобы человек после этого жил.
РГ : Согласие родственников на изъятие трупных органов обязательно?
Готье : Наш закон говорит о презумпции согласия. То есть специального согласия родственников не требуется. Значит, если констатирована смерть мозга, то родственников можно ни о чем не спрашивать. Что, на мой взгляд, спорно. Но все зависит от степени подготовленности общества, от его менталитета.
Вот в США согласие родственников обязательно. Но примерно на 70 процентов есть уверенность в том, что такое согласие будет. Общество подготовлено. В Украине недавно принята поправка к закону о трансплантации, введена презумпция информированного согласия. То есть спрашивают согласие родственников. И... трансплантация на Украине закончилась - согласия никто не дает. Трансплантология - дело чрезвычайно деликатное. У нас в клинике есть этический комитет, который дер-жит ситуацию под своим контролем.
РГ : Если комитет скажет "нет"?
Готье : Значит - нет. Правда, такого не было ни разу, потому как меру ответственности наши специалисты осознают в полном объеме.
"Не берите органы на небо"
РГ : Когда говорят о пересадке органов, как правило, ссылаются на Испанию, на то, что там даже представители религии призывают не брать после смерти свои органы на небо, так как они нужны на Земле для спасения жизней...
Готье : Сам был свидетелем тому, как в Испании вели государственную пропаганду трансплантологии. По всем телевизионным каналам во всеуслышание рассказывали и показывали, как идет пересадка органов, шли прямые репортажи из операционных. На улицах Мадрида желающие могли сдать кровь, чтобы перелить ее донору или реципиенту. Создавался, если угодно, трансплантационный менталитет. И результат известен: Испания - один из мировых лидеров по пересадке органов. У нас же о трансплантации - только со знаком минус. Не замечаем того, что люди с пересаженными органами живут, нормально себя чувствуют.
Свинья - нам друг
РГ : Какие органы сейчас пересаживаются в мире?
Готье : Почка, печень, поджелудочная железа, сердце, легкие, кишечник.
РГ : А вот недавно пересадили лицо.
Готье : Попытки такие делаются. Оправданы ли они? Лицо, руки - это мышцы, это кость, это кожа, клетчатка, всякие сухожилия. Читал, что у пациентки с пересаженным лицом сейчас становится старческая кожа. Руку пересаживать? Только в том крайнем случае, если нет обеих рук. А так... Тут требуется такое мощное подавление реакции отторжения, такое подавление иммунитета, что могут развиться тяжелейшие осложнения, вплоть до рака. Человек становится совершенно незащищенным против инфекций. Нужно это? Очень сомнительно.
РГ : А пересадка органов от животных?
Готье : Такие попытки делаются во всем мире. Делают их и в центре, которым руководил Валерий Иванович. Самым близким к человеку донором оказалась свинья. Валерий Иванович вел работы и по созданию искусственных органов. В перспективе, наверное, станет возможным использование клонирования... Международный опыт свидетельствует, что, например, частота пересадок той же почки от родственных доноров за последние десять лет сравнялась с трупной трансплантацией.
Печень по блату
РГ : Вы провели много трансплантаций. Вы отслеживаете судьбы своих пациентов. Не замечали, что с пересаженным органом передаются какие-то черты характера, меняется поведение человека?
Готье : Черты характера не передаются. А вот поведение становится несколько иным - более бережным по отношению к собственной персоне. Почти все наши пациенты обретают привычку мыть руки, когда приходят с улицы, берегут себя от уличной заразы. Появляется привычка не сосать пальцы, не хватать в рот сметану, стоящую на подоконнике, почаще мыться, поменьше бывать в заполненных людьми аудиториях.
РГ: Срок жизни пациентов после трансплантации у нас и за рубежом разный или примерно одинаковый?
Готье: Средний срок одинаковый. Но не забудьте, на срок жизни влияют разные факторы. В том числе и тот, что в нашей стране продолжительность жизни оставляет желать... Сейчас весь мир борется за то, чтобы создавать более надежные иммунодепрессанты с наименьшим количеством побочных эффектов.
РГ : Очередь на пересадку есть? Лист ожидания забит? По блату можно кого-то в нем передвинуть и пройти без очереди?
Готье: Очередь есть. Думаю, без нее не обойтись. Вот мы сейчас делаем 60 трансплантаций печени в год. Очередь небольшая. Но даже если бы делали сто, очередь все равно бы была. Мы не знаем точно, сколько бы в ней было человек, потому что на местах не всегда есть возможности выявления тех, кто нуждается в пересадке.
То же относится и к пересадке почки. В стране пока даже диализных центров, в которых поддерживается жизнь людей, страдающих почечной недостаточностью, мало. И люди просто не доживают до пересадки. А насчет блата? Извините! Если речь идет о родственной пересадке, то об этом вовсе не может быть и речи. А если человек ждет трупный орган, то в листе ожидания возможны перестановки - они вызваны тем, что в данный момент получен орган, который подходит одному и не может подойти другому. Тут в силе не цифры очереди, а целесообразность. Только так!
РГ : Некоторые из присутствующих за этим столом были в вашей клинике. В разное время суток. Впечатление такое, что вы там просто живете...
Готье : Такая работа. Иначе невозможно. Сами операции идут долго. Подготовка к ним, выхаживание - все сложно. Потому никак не можем похвастаться количеством желающих работать именно в трансплантологии.
РГ : А материальные стимулы?
Готье : Вы имеете в виду оплату нашего труда? Медсестры получают около 12 тысяч рублей, врач - 15. Я сам - примерно 40-45 тысяч рублей. В одиннадцать раз меньше, чем мои коллеги в США.
Зачем дергать тигра за усы
РГ : Вы, Сергей Владимирович, суеверный человек?
Готье : В какой-то степени. Однажды со мной был такой случай. Предстояла одна из первых трансплантаций печени маленькому ребенку. Заезжаю, а я тогда на "Запорожце" ездил, в Абрикосовский переулок, где наша клиника. И вижу, как этот самый переулок чинно переходит толстый черный котина, который жил при нашей столовой. Будучи человеком, лишенным всяких суеверий, я поехал... Ребенок тот погиб. Операция прошла идеально, но что-то случилось в послеоперационном периоде, кто-то что-то проворонил. Так было больно! Так обидно!
Короче, я никогда не пересекаю путь черной кошке. Никогда! Жду, когда кто-то меня обгонит. Тут недавно едем с женой Ольгой домой. Уже поздно. И - черная кошка. Передо мной - джип, он останавливается. И я останавливаюсь параллельно с ним. Мы - два джипа - стоим. Смотрим. Сзади еще кто-то едет, начинает недоуменно сигналить. Я стою ближе к центру, нас объезжают. И мы вместе начали движение. Вот и все мои суеверия. Но это - железно. А зачем дергать тигра за усы?..
Пересадка головы, роботы вместо врачей — готово ли наше общество переварить все то, что для специалистов сегодня почти рутина? Главный трансплантолог Минздрава России Сергей Готье — о прогрессе в медицине и новых этических вызовах, перед которыми он нас ставит.
Трансплантология — одна из самых дерзких областей медицины: специалистам из этой сферы не привыкать шокировать публику. Пересадка головы, роботы вместо врачей — готово ли наше общество переварить все то, что для специалистов сегодня почти рутина? Соответствует ли нынешнему уровню развития медицины наш менталитет и наше законодательство? Елена Бабичева поговорила на эти острые темы с главным трансплантологом Минздрава РФ, директором Национального медицинского исследовательского центра трансплантологии и искусственных органов им. Шумакова академиком Сергеем Готье .
Ювелир от хирургии
Визитная карточка
Сегодня академик РАН Сергей Готье — одним из самых ярких и в мире российских хирургов-трансплантологов.
В 1971 году он окончил Медицинский институт им. Сеченова. Еще во время учебы в аспирантуре стал учеником знаменитого хирурга Бориса Петровского , который тогда был директором НИИ клинической и экспериментальной хирургии. Первым в стране начал заниматься вопросами трансплантации печени, стажировался в клиниках Испании и США, стал одним из организаторов и основных исполнителей первой в России трансплантации печени (1990 год).
Единственный в России хирург, который проводит родственную трансплантацию . Автор оригинальных запатентованных методик, признанных во всем мире. Результаты трансплантации печени, выполняемой академиком Готье, соответствуют наиболее успешным зарубежным программам, а в области родственной трансплантации даже превосходят зарубежные. В феврале 2002-го он стал первым в России хирургом, который одномоментно пересадил печень и почки. В 2001 и 2004 годах получил премию «Призвание» как лучший врач России.
Под руководством академика Готье стало развиваться новое для России клиническое направление — трансплантация почки у детей раннего возраста, а также возобновлена программа родственной трансплантации почки. С октября 2002-го Сергей Готье впервые в России начал лечить диабет 1-го типа хирургическим путем, пересаживая фрагменты поджелудочной железы.
Усилиями Сергея Готье и возглавляемого им коллектива на базе Российского научного центра хирургии РАМН организован и функционирует единственный в РФ трансплантационный центр им. В. Шумакова. Создал школу специалистов-трансплантологов. Автор свыше 700 научных работ, 30 книг. Член Совета Европейского общества трансплантологов, член международной группы хранителей Стамбульской декларации.
— Сергей Владимирович, перед Новым годом общественность бурно включилась в дискуссию в связи с законодательной инициативой, согласно которой каждый гражданин России должен будет при жизни высказаться: согласен ли он посмертно отдать свои органы для пересадки или нет. Вы как специалист что можете сказать об этой инициативе?
— Подобные инициативы, на мой взгляд, не очень серьезны. Представьте, что лично вам нужно будет специально идти в полицию или поликлинику, чтобы поставить штамп о согласии или несогласии на посмертное донорство. Я вот, например, не пойду — элементарно некогда. К тому же на данный момент у нас в стране уже есть презумпция согласия (сегодня органы умершего могут быть изъяты, если на момент смерти не было известно о несогласии человека на посмертное донорство.— прим. ред.), и лично я согласен на посмертное донорство. А заявить о своей позиции должен тот, кто не согласен.
— Насколько в принципе наше общество готово обсуждать столь непростые с этической точки зрения вопросы? Согласитесь, одно дело, когда вопросы медицинского законодательства обсуждают специалисты, другое — когда дискуссию о трансплантологии выносят на публику и говорят: отныне каждый сам решает судьбу своих органов. Россия готова к таким дискуссиям?
— Я считаю, что вопросы донорства и трансплантации , и хорошо, что наше общество постепенно становится участником таких обсуждений. Не случайно органное донорство и трансплантация во всех развитых странах считаются эффективным способом сохранения нации.
— Авторы нового проекта главным аргументом за принятие называют «прозрачность» новой системы: она, мол, исключает злоупотребления, которых так боятся россияне в столь чувствительной сфере. Как вы думаете, сработает?
— Пока законопроект не вынесен на обсуждение — говорить не о чем.
— А как выглядит подобное законодательство в других странах?
— В разных странах по-разному. Например, в США все построено на так называемом испрошенном согласии — при получении водительского удостоверения или какого-либо другого документа делается пометка, что человек разрешает использовать свои органы для трансплантации после своей кончины.
Европа же шла другим путем. Она более консервативная, сдержанная и религиозная. Но именно католицизм, как это ни странно, сыграл огромную роль в развитии трансплантологии. Представьте: в Испании с населением всего 46 млн человек (подавляющая часть которых — католики) именно Церковь встала на сторону медицины и провозгласила, можно сказать, со всех амвонов, что посмертное донорство — долг каждого христианина. Начиная с 1980-х там была введена государственная просветительская программа, которая на разных уровнях рассказывала о том, почему необходимо развивать работы по пересадке органов.
Тогда, кстати, в Испании действовала презумпция несогласия. Это значило, что с родственниками умершего обязательно разговаривали врачи, и за все время, что существовала такая практика, в Испании крайне редко фиксировались отказы. Могу засвидетельствовать: в 1989 году я стажировался в Мадриде и был свидетелем ситуации, когда у начальника полиции погиб 17-летний сын — разбился на мотоцикле. Казалось бы, высокая должность — начальник полиции, потерял сына — ну как тут без исключений?.. Тем не менее органы были изъяты и отданы медикам без вопросов.
Резонанс был большой, и именно после этого презумпция согласия в Испании была введена законодательно. А если кто-то против — тот должен сообщить о своей позиции. В Испании сегодня очень строгий порядок исполнения всех правил по сохранению национального донорского ресурса.
— Сегодня именно Испания лидирует в трансплантологии — в этой стране пересаживают органы чаще, чем во многих других. Это и есть результат законодательства и просветительства?
— Пожалуй, да. В России на сегодня в среднем 3 посмертных донора на миллион жителей в год. В Испании — 34-37. В Австрии — 30. Во Франции, где тоже действует презумпция согласия, показатель пониже — порядка 25. Такой же и в Италии, в которой, к слову, всплеск донорской активности произошел много позже — в 1990-е.
А вот в странах, где действует принцип испрошенного согласия, в целом случаев посмертного донорства традиционно меньше: например, в Германии — около 10.
— По этой статистике получается, что именно презумпция согласия работает более эффективно с точки зрения интересов национального здравоохранения. Но у нас в стране по факту существует еще и «презумпция незнания» — многие просто понятия не имеют, что они — доноры.
— Часто — причем именно по незнанию — трактуют как некий способ принуждения к донорству. Это не так. Презумпция согласия — наиболее гуманный способ помочь человеку не сделать ошибку.
Представьте ситуацию: у человека горе, у него умер кто-то близкий и вдруг ему в это время задают вопрос, можно ли у ушедшего взять органы. Человеку в такой момент не до страданий ближнего, он сам страдает и поэтому говорит «нет». И обрекает тем самым на смерть еще пять человек, которые ждут донорских органов. Так что презумпция согласия — это такой расчет на то, что человек не сволочь, а приличный человек. Просто ему некогда об этом подумать.
— А если он подумал еще до смерти и принял принципиальное решение о том, что не хочет быть донором?
— Он имеет на это право. В мире существуют так называемые регистры отказа. У нас тоже планируется введение подобного регистра. При этом будет создан и единый регистр доноров, единый лист ожидания и так далее. Другое дело, что подобные документы с юридической точки зрения составить очень сложно, поэтому пока все это остается на уровне проекта.
— Тем не менее пока у нас по-прежнему негативное отношение к трансплантации. Согласны?
— Не к трансплантации, а к посмертному донорству. Понимаете, вопросами донорства нужно заниматься — вести разъяснительную работу среди населения, объяснять, что это один из современных методов лечения. Так и поступали в той же Испании или в той же ЮАР, где провели первую пересадку сердца. А у нас после первой трансплантации почки Борисом Петровским в 1965 году этим долго не занимались.
Сегодня мы освоили все новые технологии. Но трансплантология — это ведь не только технологии. Это еще и отношение общества, определенная культура помощи ближнему, а также традиции, с которыми иной раз ничего поделать нельзя.
Например, в Японии, как и в ряде других стран Юго-Восточной Азии, наблюдается парадокс: медики располагают всеми достижениями науки, медицины, промышленности и наукоемких технологий. По большому счету, именно они должны бы быть первыми в трансплантологии, но у них нет реальной возможности получить орган. Посмертных изъятий в Японии крайне мало — такова традиция, менталитет. В итоге практически вся Япония обречена на родственную трансплантацию почек и части печени от прижизненных доноров.
— Это, как я понимаю, и создает почву для того, что называют трансплантационным туризмом?
— Да. Есть страны — Индия, Китай, Пакистан,— которые проводят очень агрессивную политику по привлечению соответствующей клиентуры. Разумеется, мы не можем ограничивать передвижения человека, он может выехать, куда захочет, и сделать, что захочет...
— А такое коммерческое донорство допустимо в принципе?
— Конечно, нет. Россия относится к цивилизованным странам и поддерживает все конвенции в области трансплантологии, в том числе Стамбульскую декларацию (документ международного профессионального сообщества.—прим.ред.), которая говорит о недопустимости трансплантационного туризма. Донорский орган — это национальное достояние. Уезжая за границу с целью получить там, скажем, донорскую почку, человек наносит ущерб донорскому ресурсу того государства, в которое он едет. Понимаете, в каждой стране есть свой лист ожидания тех или иных органов. И любое государство обязательно оценивает собственный донорский ресурс. Мы тоже потихоньку движемся к этому.
— Возвращаясь к нашим, российским, реалиям, какие положительные изменения в вашей области медицины вы могли бы отметить? Что-то в последнее время изменилось в лучшую сторону?
— Академик Валерий Шумаков в свое время много сделал, чтобы в Москве появился центр органного донорства. Но системы все равно не было, пока в 2012 году в Москве не издали приказ о систематизации и повышении качества трансплантационной помощи. Я с восхищением отношусь к деятельности московского Департамента здравоохранения. Именно ему удалось создать необходимую систему, работающую (может, и не в полном объеме) на «испанском» принципе. Сейчас в каждой больнице есть координатор, который поддерживает связь с учреждениями, которые занимаются трансплантацией. Благодаря этому процесс пошел, и уже в 2016 году на территории Москвы частота донорских изъятий составила 15 случаев на миллион. То есть все можно сделать, .
— Во сколько сегодня в России обходится пересадка органа? Входит ли она в ОМС?
— Трансплантация финансируется в рамках высокотехнологичной медицинской помощи и стоит от 1 до 1,5 млн рублей. В основном мы укладываемся в эту сумму. Но помимо операции сюда же надо прибавить расходы на лечение, реабилитацию, пожизненное со стороны государства. Самым дорогостоящим оказывается первый год после операции, когда ведется тщательное наблюдение за пациентом и когда осложнения наиболее вероятны.
— Немалые деньги! Возможно, в этом и причина того, что в регионах слабо развита трансплантация?
— Ну вот, например, в Татарстане и великолепная медицина, и грамотные врачи, и деньги есть, а частота донорских изъятий меньше одного случая на миллион населения. Причем это не связано с религиозным фактором.
— Тогда в чем же причина?
— Все зависит от организационных факторов и, я бы сказал, от политической воли на уровне регионов. Каждый руководитель региона должен обеспечить свое население не только теплом, жильем, транспортом, дорогами, но и возможностью получить при необходимости такую элементарную медицинскую помощь, как пересадка почки. Это не бог весть какая технология! Диализ (процедура очистки крови, которую вынуждены в течение всей жизни проходить люди с болезнями почек.—прим.ред.) обойдется гораздо дороже. Конечно, диализные центры тоже нужно строить. Но строительство центров без развития трансплантологии — это «нецелевое расходование средств», изматывание экономики.
Однозначно доказано, что пять лет жизни пациента с пересаженной почкой намного дешевле, чем пять лет на диализе. И качество его жизни намного лучше. Но у нас сегодня только 28 регионов имеют возможность сделать трансплантацию почки.
— То есть, по-вашему, такие центры нужно открыть в каждом регионе?
— Нужно, а главное — возможно. Да, трансплантацию сердца нужно делать в крупном центре, но ехать за пересадкой почки в Москву, скитаться по съемным квартирам, жить на диализе... Это ужасно! Нельзя подвергать людей таким испытаниям!
Обратите внимание: в Москве ежегодно проводится более 400 трансплантаций почки — для граждан со всей России.
Еще раз повторю: необходимо развивать донорство. В прошедшем году только у нас в центре мы сделали 160 трансплантаций сердца. Это невероятная цифра, но возможна она только благодаря тому, что в Москве развито донорство. Если бы его не было, мы делали бы по 10-15 трансплантаций сердца.
— Сейчас в трансплантологии появляются все новые прорывные технологии. В Германии собираются использовать роботов для этих операций...
— С помощью робота можно и блоху подковать, но это прорыв не в науке, а в методике. По большому счету от этого ничего не изменится. Трансплантация зависит не от того, каким образом будет пришит орган — руками или роботом, она зависит от развития донорства. Вот в этом направлении человечество прошло большой путь.
— Какие органы нельзя пересадить?
— Пересадить можно все. Важно понимать — . Пересадка органов делается тогда, когда без нее жить невозможно. Если жизнь без пересадки возможна, лучше ее не делать.
— Итальянский нейрохирург Серджо Канаверо собирался в конце декабря 2017-го живому человеку. С точки зрения специалиста, это фантастика или реальность?
— С точки зрения специалиста, правильнее было бы все же говорить о пересадке тела донора, а не головы. Но технически это сделать можно — просто надо все тщательно пришить. Помимо этого существует методика глубокого охлаждения организма для сохранения мозга во время операции. Так что и в случае с пересадкой туловища такой протокол разработать вполне возможно. Основная проблема — воссоздание нервной регуляции в спинном мозге. Вот с этим большие сложности. Потому что есть риск, что в результате пересадки человек останется с работающей головой, но при этом он не сможет двигать конечностями и самостоятельно дышать. Серджо Канаверо предлагает нервные окончания склеивать. Если ему это удастся, это будет большой шаг вперед, настоящая сенсация.
Беседовала Елена Бабичева
Фото в тексте: «Огонек»
У директора Центра трансплантологии Сергея Готье нет проблем с правительством. У него собеседник посерьезнее - российское общество.
Трансплантология - дело исключительно государственное? Или частной инициативе в этой области тоже есть место?
Негосударственное лечебное заведение может получить лицензию на операции по трансплантации различных органов. Пример - известная клиника «Мейо» (Mayo Clinic) в Соединенных Штатах. Другое дело - система забора органов. Это прерогатива государства. Если обращаться к американскому опыту, то там существует федеральный регистр, который представляет собой свод информации о потенциальных донорах и наличии органов для трансплантации. По точности и своевременности предоставления данных это самая эффективная система в мире. Мы в России такой регистр пока только пытаемся создать. И конечно, это должна быть государственная, федеральная система.
- Кажется, степень государственного контроля в трансплантологии выше, чем в других отраслях медицины.
Так должно быть. Это ведь не случайность, что темой забора органов, их трафика и продажи занимается Интерпол, а в Европарламенте действует постоянная комиссия по этим вопросам, при которой, кстати, аккредитован представитель нашего центра. Хотя на моей памяти в России не было ни одного случая криминального изъятия органов. Другое дело, что наши граждане могут выезжать за границу и там становиться донорами - такое я допускаю.
- И такое перемещение органов контролировать невозможно?
Российское трансплантологическое общество придерживается принципов Стамбульской декларации, принятой в 2008 году и запрещающей трансплантационный туризм и куплю-продажу органов. Мы стараемся держать ухо востро и следить, чтобы такого не происходило.
Нельзя же всех, пересекающих границу, заставить задрать рубашку и проверить, есть у них операционные шрамы или нет.
Но можно поставить законодательные препятствия. Например, в Испании человек, продавший за границей, например, свою почку, нарушил закон, и ему грозит уголовное преследование. Сам по себе испанец - свободный человек, но его органы - достояние государства.
- Запчасти, которые могут понадобиться другим людям.
С точки зрения трансплантолога, всех людей можно разделить на потенциальных доноров и возможных пациентов. Каждый человек после смерти может стать донором и помочь тем, кто живет. В Испании это регулируется законодательно, и, кроме того, католическая церковь объявила донорство богоугодным делом, по этому поводу была даже выпущена папская энциклика.
- В России иначе?
Патриарх Кирилл прислал Центру трансплантологии грамоту со словами поддержки нашей работы, и мы ему благодарны. Правда, в ней ничего не сказано о такой важной вещи, как презумпция согласия (норма, позволяющая использовать для пересадки органы человека после его смерти, если при жизни он этого не запретил. - Ред.).
- А закон такую норму содержит?
Да, презумпция согласия в законе оговорена, и перечислены те родственники, которые после смерти человека имеют право воспротивиться использованию его органов.
Если закон идет навстречу трансплантологам и их пациентам, почему по количеству подобных операций Россия так существенно отстает от других стран?
Вот как выглядит статистика. В России в прошлом году на миллион населения - 3,3 донорских изъятия. В Испании - 34, в Штатах и во Франции - 25-27. А в этом году население России немного выросло, и этот показатель упал до 2,9. Поэтому проблема не в законе, а в недостатке образования. Причем это относится и к населению в целом, и к врачам. Нам всем не хватает главного - ответственности за благосостояние своей нации. Слишком много потеряно времени, которое надо было потратить на работу и с медицинским сообществом, и с населением.
- Существуют ли страны, которые можно назвать зоной трансплантологического благополучия?
Существуют, и там люди в подростковом возрасте уже имеют представление о донорстве. И получают они его не из телевизора и не от родителей, а в школе, где предусмотрен специальный курс. У нас же есть единственная кафедра трансплантологии в Московском государственном медицинском университете имени Сеченова, на которой мы работаем со студентами, а не со специалистами, уже имеющими опыт в других областях хирургии. Ведь трансплантология - наука комплексная, требующая знания и неврологии, и реаниматологии, и хирургии, и права.
- Социальная ответственность, которой так не хватает, не может появиться там, где нет сострадания.
Не может. Как его добиться - вот вопрос. И что делать с теми, кто на него не способен. Меня часто посещает крамольная мысль. Предположим, у человека умер кто-то из близких, встает вопрос о донорстве, и человек запрещает использование органов умершего. А через пару лет он заболевает и нуждается в пересадке. Имеет право этот человек быть включенным в лист ожидания?
Если человек в состоянии аффекта совершил ошибку, он должен быть прощен. Поскольку выяснить, была ли это ошибка, невозможно, в дело вступает презумпция невиновности.
Возможно. Но для того чтобы риск такой ошибки свести к минимуму, людей надо воспитывать и просвещать. В Европе и Штатах вопрос о посмертном донорстве большинством людей даже не обсуждается: это считается естественным развитием событий. И такое отношение к окружающим - результат работы со многими поколениями. Я помню, как тридцать лет назад в Испании, которая сейчас лидер в трансплантологии, каждая такая операция становилась телевизионной новостью номер один. А сейчас это информационная рутина, потому что дело сделано: благодаря общим усилиям донорство стало нормой поведения.
- Мы в начале этого пути?
Надеюсь. Наша главная проблема - недоверие всех ко всем. Не доверяют никому - ни врачам, ни журналистам, ни полиции… Какая-то тотальная презумпция виновности. Самое распространенное убеждение: врачи органы вырежут, продадут, причем обязательно за границу, полиция их покроет, журналисты напишут об этом неправду… Главная проблема - в головах. За такое отношение к трансплантологии надо отдельное спасибо сказать авторам криминальных сериалов, где следователь себя уважать не будет, если в качестве одной из версий убийства не предположит изъятие органов. Сейчас этого добра стало меньше, но стереотип в массовом сознании уже закрепился.
Можно ли проблему нехватки донорских органов решить деньгами? Сумма на руки - в обмен на согласие на посмертное донорство?
Ни в коем случае. При нашем умении хранить конфиденциальную информацию? Людей могут начать убивать. Цивилизованный мир отрицает любую коммерческую деятельность с органами. Но поддержание органов в рабочем состоянии после констатации смерти - кондиционирование - это очень сложная, филигранная работа высококлассного реаниматолога. Вот на это нужны деньги, и сейчас как раз решается, где их брать - из бюджетов субъектов федерации или из федеральных средств. Но без этих денег и без этой подготовительной работы трансплантологу будет просто нечем заниматься.
Вы считаете, что по отношению общества к трансплантологии, к донорству можно судить о степени цивилизованности страны?
Вот эта цифра - 2,9 случаев изъятия органов на миллион населения - она роковая. Это свидетельство отсутствия привычки думать об окружающих. Это ведь не персонализированное отношение, а показатель состояния общественной атмосферы. Человеку не приходит в голову, что он после смерти может быть кому-то полезен. Возможно, потому, что он при жизни слишком часто ощущал себя ненужным.
Проще говоря, главная проблема российского трансплантолога - не министерство здравоохранения, не Государственная дума и не режим в целом, а общество в его нынешнем виде.
Да. Ведь когда речь идет о родственном донорстве, никаких проблем не возникает. Отбоя нет от предложений, люди обижаются, если мы им отказываем в праве быть донорами для близких. Как только речь заходит о трупном донорстве, начинаются проблемы.
- Многие ли студенты медицинских вузов выбирают трансплантологию?
Единицы. Сложно, тяжело, эмоционально нагрузочно. Сложнее и тяжелее, чем во многих других местах в медицине.
Почему за последнее время Центр трансплантологии сделал такой количественный рывок? Раньше - 5-10 пересадок сердца в год, а в прошлом году - целых 60.
Опыт. Мы его копили, накопили, и он стал работать на нас. 60 пересадок сердца в год - это результат, которым не все и в Штатах могут похвастаться. Мы сейчас вошли в десятку мировых трансплантологических центров.
- Откуда столько органов для пересадки?
Часто возникает дилемма: или пересадить пусть даже поврежденный орган, скажем, сердце с недостаточностью митрального клапана или требующее последующего стентирования (операция, проводимая для восстановления коронарного кровотока. - Ред.) - или больной умрет. У нас вошло в привычку пересаживать даже органы с дефектами и потом с ними работать - чинить митральный клапан, стентировать… Вот так мы с начала этого года пересадили двадцать три сердца, и никто из пациентов не умер, а есть еще печень, почки, в общем - семьдесят пять пересадок за квартал. Иногда этот конвейер вдруг останавливается: нет органов - и все, мы стоим. Сначала раздражаешься, потом понимаешь: это значит, что никто не умер. Что хорошо.
ДОСЬЕ
Сергей Готье родился в Москве в 1947 году в семье врачей. Отец - Владимир Юрьевич Готье, полковник медицинской службы, судебно-медицинский эксперт.
Мать - Нина Петровна Пырлина, доцент кафедры судебной медицины.
В 1971 году окончил 1-й Московский медицинский институт имени И.М. Сеченова. Через пять лет защитил кандидатскую диссертацию.
В 1990-м стал одним из организаторов и основных исполнителей первой в России ортотопической трансплантации печени.
В 1996 году стал доктором медицинских наук.
В 2000-м стал руководителем отдела трансплантации органов в Российском научном центре хирургии РАМН.
В 2005-м избран членом-корреспондентом Российской академии медицинских наук.
С 2007 года - директор ФГУ «ФНЦ трансплантологии и искусственных органов им. академика В.И. Шумакова» Минздравсоцразвития России.
Сергей Готье - главный трансплантолог Минздрава России, председатель общероссийской общественной организации трансплантологов «Российское трансплантологическое общество», член Совета Европейского общества трансплантологов, член правления Международной ассоциации хирургов-гепатологов России и стран СНГ, член Международной гепато-панкреато-билиарной ассоциации, член Международной ассоциации гастроэнтерологов и хирургов.
Фамилия Готье известна в России с XVII века. Дед Сергея Готье - Юрий Владимирович Готье, директор библиотеки Румянцевского музея, заведующий кафедрой истории Московского государственного университета, академик АН СССР. Двоюродный прадед Сергея Готье - Эдуард Владимирович Готье-Дюфайе, известный врач-терапевт, работал в 1-й градской больнице Москвы, его именем названа аудитория, в которой обучаются студенты Российского государственного медицинского университета.
Юбилей академика Готье Сергея Владимировича
Академик
Готье Сергей Владимирович
В 1971 году окончил I Московский медицинский университет имени И.М. Сеченова.
В дальнейшем вся трудовая и научная деятельность проходила в Российском научном центре хирургии имени академика Б.В. Петровского - научный сотрудник, стажировка в клиниках Испании и США, руководитель отдела трансплантации органов Центра.
В 2008 году возглавил НИИ трансплантологии и искусственных органов (ныне - ФГБУ «Федеральный научный центр трансплантологии и искусственных органов им. акад. В.И. Шумакова» Минздрава России). Одновременно - заведующий кафедрой трансплантологии и искусственных органов Первого Московского государственного медицинского университета имени И.М. Сеченова.
Член-корреспондент РАМН с 2005 года, академик РАМН с 2011 года, академик РАН с 2013 года - Отделение медицинских наук РАН.
Специалист в области трансплантологии и создания искусственных органов.
Академик С.В. Готье - как яркий представитель школы академика Б.В. Петровского, посвятил себя трансплантологии, начиная с первой в СССР пересадки печени (14.02.1990 г.). Он разработал и внедрил ряд инновационных, организационных, научно-технологических и клинических решений в области трансплантации искусственных органов, регенеративной медицины - имеющих приоритетный характер в нашей стране и в мире. Располагает наибольшим в стране личным опытом выполнения трансплантации печени (более 1000 операций).
Он разработал и внедрил ряд методов и модификаций хирургических технологий, которые названы его именем. Организованная программа педиатрической трансплантации печени является одной из ведущих в мире. Центр им. Шумакова в течение нескольких последних лет выполняет наибольшее в мире число пересадок печени детям, полностью удовлетворяя потребность страны в этом виде помощи. С.В. Готье выполнил первые в стране трансплантации комплекса «сердце-легкие», фрагмента поджелудочной железы, мультиорганные трансплантации (печени и почки, печени и поджелудочной железы), уникальную билобарную трансплантацию легких ребенку.
Под его руководством создана уникальная в мировой практике система лечения критической сердечной недостаточности, в составе которой выполнено самое большое в мире число трансплантаций сердца в одном центре, что позволило спасти жизни наиболее тяжелого контингента больных и обеспечило их физическую и социальную реабилитацию. Им разработан и запущен в серийное производство оригинальный отечественный искусственный левый желудочек сердца.
Для реализации инновационных решений в трансплантологии организовал уникальные научно-практические структурные подразделения «Центр лечения критической сердечной недостаточности», «Центр педиатрической трансплантации». Изучаются вопросы адаптации донорского органа в организме реципиента, иммунного ответа организма реципиента при трансплантации различных органов и комплексов органов, патофизиологические аспекты реперфузионного повреждения трансплантированной печени. Научно обоснованы и введены в клиническую практику алгоритмы обследования, подготовки и реабилитации родственных доноров органов. Под руководством С.В. Готье разработана тканеинженерная конструкция биоискусственной печени.
Под его руководством разработаны два фундаментальных направления: трансплантация печени при ее тяжелых диффузных заболеваниях и лечение обширных очаговых поражений печени с помощью предельно больших радикальных резекций. Он является автором оригинальной методики трансплантации правой доли печени от живого родственного донора, которую впервые в мире выполнил в ноябре 1997 года. Эта методика запатентована и к настоящему времени получила широкое распространение в мире. Результаты трансплантации печени, выполняемой в РНЦХ, соответствуют наиболее успешным зарубежным программам, а в области родственной трансплантации результаты превосходят зарубежные.
С.В. Готье подготовил 12 докторов и 20 кандидатов наук, им создана научная и хирургическая школа.
Им опубликовано более
700 научных работ, 31 книга по трансплантологии, хирургии, гастроэнтерологии,
гепатологии и др.
Получено 24 авторских свидетельств и патентов на изобретения
(в том числе двух - на хирургические методики, носящие его имя), ряд из которых
отмечен золотыми медалями.
Главный редактор журнала «Вестник трансплантологии и искусственных органов», член редколлегии журналов «Анналы хирургической гепатологии», «Annals of trans-plantation» и др.
Является членом Научного Совета Программы «Фундаментальные исследования для разработки биомедицинских технологий» Президиума РАН, Экспертом в составе Реестра Экспертов ОМедН РАН.
Член Экспертных советов при Председателе Совета Федерации и при Комитете по здравоохранению Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации.
Главный специалист-трансплантолог Минздрава России. Председатель Научного совета Национальной Медицинской Палаты.
Председатель Российского трансплантологического общества.
Член правления Международной ассоциации хирургов-гепатологов России и стран СНГ. Входит в состав Педиатрического Комитета Международной Ассоциации трансплантации печени. В 2008 году Всемирным трансплантологическим обществом включен в число «Пионеров трансплантологии».
Член Международной гепато-панкреато-билиарной ассоциации, член Международной ассоциации гастроэнтерологов и хирургов.
Член Совета Европейского общества трансплантологов, член международной группы хранителей Стамбульской декларации.
Заслуженный врач РФ.
Дважды лауреат Премии Правительства РФ.
Дважды удостоен Премии лучшим врачам России «Призвание».
У директора Центра трансплантологии Сергея Готье нет проблем с правительством. У него собеседник посерьезнее - российское общество.
Трансплантология - дело исключительно государственное? Или частной инициативе в этой области тоже есть место?
Негосударственное лечебное заведение может получить лицензию на операции по трансплантации различных органов. Пример - известная клиника «Мейо» (Mayo Clinic) в Соединенных Штатах. Другое дело - система забора органов. Это прерогатива государства. Если обращаться к американскому опыту, то там существует федеральный регистр, который представляет собой свод информации о потенциальных донорах и наличии органов для трансплантации. По точности и своевременности предоставления данных это самая эффективная система в мире. Мы в России такой регистр пока только пытаемся создать. И конечно, это должна быть государственная, федеральная система.
- Кажется, степень государственного контроля в трансплантологии выше, чем в других отраслях медицины.
Так должно быть. Это ведь не случайность, что темой забора органов, их трафика и продажи занимается Интерпол, а в Европарламенте действует постоянная комиссия по этим вопросам, при которой, кстати, аккредитован представитель нашего центра. Хотя на моей памяти в России не было ни одного случая криминального изъятия органов. Другое дело, что наши граждане могут выезжать за границу и там становиться донорами - такое я допускаю.
- И такое перемещение органов контролировать невозможно?
Российское трансплантологическое общество придерживается принципов Стамбульской декларации, принятой в 2008 году и запрещающей трансплантационный туризм и куплю-продажу органов. Мы стараемся держать ухо востро и следить, чтобы такого не происходило.
Нельзя же всех, пересекающих границу, заставить задрать рубашку и проверить, есть у них операционные шрамы или нет.
Но можно поставить законодательные препятствия. Например, в Испании человек, продавший за границей, например, свою почку, нарушил закон, и ему грозит уголовное преследование. Сам по себе испанец - свободный человек, но его органы - достояние государства.
- Запчасти, которые могут понадобиться другим людям.
С точки зрения трансплантолога, всех людей можно разделить на потенциальных доноров и возможных пациентов. Каждый человек после смерти может стать донором и помочь тем, кто живет. В Испании это регулируется законодательно, и, кроме того, католическая церковь объявила донорство богоугодным делом, по этому поводу была даже выпущена папская энциклика.
- В России иначе?
Патриарх Кирилл прислал Центру трансплантологии грамоту со словами поддержки нашей работы, и мы ему благодарны. Правда, в ней ничего не сказано о такой важной вещи, как презумпция согласия (норма, позволяющая использовать для пересадки органы человека после его смерти, если при жизни он этого не запретил. - Ред.).
- А закон такую норму содержит?
Да, презумпция согласия в законе оговорена, и перечислены те родственники, которые после смерти человека имеют право воспротивиться использованию его органов.
Если закон идет навстречу трансплантологам и их пациентам, почему по количеству подобных операций Россия так существенно отстает от других стран?
Вот как выглядит статистика. В России в прошлом году на миллион населения - 3,3 донорских изъятия. В Испании - 34, в Штатах и во Франции - 25-27. А в этом году население России немного выросло, и этот показатель упал до 2,9. Поэтому проблема не в законе, а в недостатке образования. Причем это относится и к населению в целом, и к врачам. Нам всем не хватает главного - ответственности за благосостояние своей нации. Слишком много потеряно времени, которое надо было потратить на работу и с медицинским сообществом, и с населением.
- Существуют ли страны, которые можно назвать зоной трансплантологического благополучия?
Существуют, и там люди в подростковом возрасте уже имеют представление о донорстве. И получают они его не из телевизора и не от родителей, а в школе, где предусмотрен специальный курс. У нас же есть единственная кафедра трансплантологии в Московском государственном медицинском университете имени Сеченова, на которой мы работаем со студентами, а не со специалистами, уже имеющими опыт в других областях хирургии. Ведь трансплантология - наука комплексная, требующая знания и неврологии, и реаниматологии, и хирургии, и права.
- Социальная ответственность, которой так не хватает, не может появиться там, где нет сострадания.
Не может. Как его добиться - вот вопрос. И что делать с теми, кто на него не способен. Меня часто посещает крамольная мысль. Предположим, у человека умер кто-то из близких, встает вопрос о донорстве, и человек запрещает использование органов умершего. А через пару лет он заболевает и нуждается в пересадке. Имеет право этот человек быть включенным в лист ожидания?
Если человек в состоянии аффекта совершил ошибку, он должен быть прощен. Поскольку выяснить, была ли это ошибка, невозможно, в дело вступает презумпция невиновности.
Возможно. Но для того чтобы риск такой ошибки свести к минимуму, людей надо воспитывать и просвещать. В Европе и Штатах вопрос о посмертном донорстве большинством людей даже не обсуждается: это считается естественным развитием событий. И такое отношение к окружающим - результат работы со многими поколениями. Я помню, как тридцать лет назад в Испании, которая сейчас лидер в трансплантологии, каждая такая операция становилась телевизионной новостью номер один. А сейчас это информационная рутина, потому что дело сделано: благодаря общим усилиям донорство стало нормой поведения.
- Мы в начале этого пути?
Надеюсь. Наша главная проблема - недоверие всех ко всем. Не доверяют никому - ни врачам, ни журналистам, ни полиции… Какая-то тотальная презумпция виновности. Самое распространенное убеждение: врачи органы вырежут, продадут, причем обязательно за границу, полиция их покроет, журналисты напишут об этом неправду… Главная проблема - в головах. За такое отношение к трансплантологии надо отдельное спасибо сказать авторам криминальных сериалов, где следователь себя уважать не будет, если в качестве одной из версий убийства не предположит изъятие органов. Сейчас этого добра стало меньше, но стереотип в массовом сознании уже закрепился.
Можно ли проблему нехватки донорских органов решить деньгами? Сумма на руки - в обмен на согласие на посмертное донорство?
Ни в коем случае. При нашем умении хранить конфиденциальную информацию? Людей могут начать убивать. Цивилизованный мир отрицает любую коммерческую деятельность с органами. Но поддержание органов в рабочем состоянии после констатации смерти - кондиционирование - это очень сложная, филигранная работа высококлассного реаниматолога. Вот на это нужны деньги, и сейчас как раз решается, где их брать - из бюджетов субъектов федерации или из федеральных средств. Но без этих денег и без этой подготовительной работы трансплантологу будет просто нечем заниматься.
Вы считаете, что по отношению общества к трансплантологии, к донорству можно судить о степени цивилизованности страны?
Вот эта цифра - 2,9 случаев изъятия органов на миллион населения - она роковая. Это свидетельство отсутствия привычки думать об окружающих. Это ведь не персонализированное отношение, а показатель состояния общественной атмосферы. Человеку не приходит в голову, что он после смерти может быть кому-то полезен. Возможно, потому, что он при жизни слишком часто ощущал себя ненужным.
Проще говоря, главная проблема российского трансплантолога - не министерство здравоохранения, не Государственная дума и не режим в целом, а общество в его нынешнем виде.
Да. Ведь когда речь идет о родственном донорстве, никаких проблем не возникает. Отбоя нет от предложений, люди обижаются, если мы им отказываем в праве быть донорами для близких. Как только речь заходит о трупном донорстве, начинаются проблемы.
- Многие ли студенты медицинских вузов выбирают трансплантологию?
Единицы. Сложно, тяжело, эмоционально нагрузочно. Сложнее и тяжелее, чем во многих других местах в медицине.
Почему за последнее время Центр трансплантологии сделал такой количественный рывок? Раньше - 5-10 пересадок сердца в год, а в прошлом году - целых 60.
Опыт. Мы его копили, накопили, и он стал работать на нас. 60 пересадок сердца в год - это результат, которым не все и в Штатах могут похвастаться. Мы сейчас вошли в десятку мировых трансплантологических центров.
- Откуда столько органов для пересадки?
Часто возникает дилемма: или пересадить пусть даже поврежденный орган, скажем, сердце с недостаточностью митрального клапана или требующее последующего стентирования (операция, проводимая для восстановления коронарного кровотока. - Ред.) - или больной умрет. У нас вошло в привычку пересаживать даже органы с дефектами и потом с ними работать - чинить митральный клапан, стентировать… Вот так мы с начала этого года пересадили двадцать три сердца, и никто из пациентов не умер, а есть еще печень, почки, в общем - семьдесят пять пересадок за квартал. Иногда этот конвейер вдруг останавливается: нет органов - и все, мы стоим. Сначала раздражаешься, потом понимаешь: это значит, что никто не умер. Что хорошо.
ДОСЬЕ
Сергей Готье родился в Москве в 1947 году в семье врачей. Отец - Владимир Юрьевич Готье, полковник медицинской службы, судебно-медицинский эксперт.
Мать - Нина Петровна Пырлина, доцент кафедры судебной медицины.
В 1971 году окончил 1-й Московский медицинский институт имени И.М. Сеченова. Через пять лет защитил кандидатскую диссертацию.
В 1990-м стал одним из организаторов и основных исполнителей первой в России ортотопической трансплантации печени.
В 1996 году стал доктором медицинских наук.
В 2000-м стал руководителем отдела трансплантации органов в Российском научном центре хирургии РАМН.
В 2005-м избран членом-корреспондентом Российской академии медицинских наук.
С 2007 года - директор ФГУ «ФНЦ трансплантологии и искусственных органов им. академика В.И. Шумакова» Минздравсоцразвития России.
Сергей Готье - главный трансплантолог Минздрава России, председатель общероссийской общественной организации трансплантологов «Российское трансплантологическое общество», член Совета Европейского общества трансплантологов, член правления Международной ассоциации хирургов-гепатологов России и стран СНГ, член Международной гепато-панкреато-билиарной ассоциации, член Международной ассоциации гастроэнтерологов и хирургов.
Фамилия Готье известна в России с XVII века. Дед Сергея Готье - Юрий Владимирович Готье, директор библиотеки Румянцевского музея, заведующий кафедрой истории Московского государственного университета, академик АН СССР. Двоюродный прадед Сергея Готье - Эдуард Владимирович Готье-Дюфайе, известный врач-терапевт, работал в 1-й градской больнице Москвы, его именем названа аудитория, в которой обучаются студенты Российского государственного медицинского университета.
